Тайны старых переплетов: Запретный щенок сладок?

Начну эту колонку с мантры, которую повторяла уже не раз: нет, я не собираю книги с автографами и священного трепета, держа в руках чей-то росчерк, не чувствую. Но если за книгой с автографом скрывается интересная история, которую можно пересказать ну вот хотя бы в этой книжной колонке, я, бывает, поддаюсь соблазну и пополняю свое скромное книжное собрание, отступая от всяких своих правил.

Именно так в него и попала эта вот скромная тоненькая книжка, на первый взгляд, совершенно невзрачная. Бумага плохая, серенькая, оформлена лаконично и скупо. Неудивительно: это ведь 1942 год. В разгаре война, бумага в дефиците, качество ее премерзкое. Газеты и журналы военных лет превращаются сейчас в пыль буквально на глазах, лежа в прекрасных условиях, в шкафах за стеклом.

Вдобавок издана книжечка в глубокой провинции: в городе Молотов. Так называлась тогда, было дело, Пермь.

И все-таки эта книжица особая. Во-первых, ее автор — Лиля Брик. Та самая роковая Лиличка, великая страсть Маяковского (ну и сотен других мужчин, в основном неординарных). Кто не знает Лилю Брик? Да все знают Лилю Брик! Одни восхищаются ее женскими успехами и втайне завидуют, другие терпеть не могут: жалеют Маяковского, не могут никак простить Лиличке, что из заграничных поездок влюбленный поэт привез ей как-то «Мерседес». На гонорары купил, между прочим. Многих возмущает: классический абьюзер отвлекал поэта от стихов.

Да вы и так все знаете.

Так вот в этой тоненькой книжице Лиля Брик вспоминает как раз о Маяковском. Писала она о нем не так чтобы много, в отличие от маститых советских литературоведов, но в общем и целом имя поэта, говоря откровенно, действительно кормило ее всю жизнь, до глубокой старости.

Но эта книжица была запрещена и буквально изымалась из магазинов и библиотек, в которые успела попасть.

И, самое главное, она с автографом: «Товарищу Данилову на память о горе-выступлениях автора. 22.09.1942», — написала Брик на форзаце.

О каких выступлениях идет речь? И почему книгу с милым щенком на обложке взяли и запретили?

Многое мне прояснила статья о Бриках на Урале, которую я отыскала в одной из местных газет. Оказывается, Лиля Брик со своим вторым официальным супругом Василием Катаняном, кстати, известным маяковедом, и первый ее супруг Осип Брик со своей новой женой, в июле 1941 года уехали из Москвы в эвакуацию.

Выбрали Молотов, сняли две комнаты в двух соседних домиках в поселке Нижняя Курья на берегу Камы. Быт налаживался трудно. Катанян с Бриком обошли редакции, начали писать статьи: в основном все о том же Маяковском.

Но оказалось, что в Молотове о Маяковском из первых уст жаждут не только почитать, но и послушать. Это оказалось очень кстати, потому что, судя по письмам Бриков, они в это время едва сводили концы с концами и даже смиренно топали за несколько километров в столовую за бесплатными литераторскими завтраками, а голод по творческим занятиям был еще больше. Так что выступления буквально спасли творческую интеллигенцию в уральской глубинке.

Вот как сообщала об этом сама Лиля Брик в одном из писем знакомой: «…Мы прожили неделю в городе, в гостинице. Выступали на вечерах памяти Володи. И один раз — по радио. На заводе, в Доме Красной Армии, в госпитале слушали замечательно. В колхозном клубе совсем не слушали, даже не смотрели в нашу сторону. Неизвестно, зачем мы приехали, а они пришли! В зале городской библиотеки (местная и эвак. интеллигенция) был концерт-гала!! Битком набита: широковещательные афиши, стояли в проходах; масса народу стояло на улице и ушла, не получив билеты!.. В городе повидали массу народу. Очень устали. В колхозный клуб тащились в автобусе 10 километров по чудовищной дороге. Месили грязь. Ося брал с собой запасные носки — поминутно проваливался в слякоть…».

В дарственной надписи Лиля Брик явно кокетничает: публика была благодарной, выступления проходили вполне успешно.

Подержать маститых столичных гостей рублем захотел и редактор местного издательства «Молотовгиз» Александр Спешилов. Осип Брик сходу отдал ему в печать либретто оперы «Иван Грозный», а у Лили Брик ничего серьезного из готовых литературных наработок не оказалось. Нашелся только черновик давнего рассказа о том, как Маяковский однажды подобрал щенка Щена, как привязался к нему, с ним дружил, а потом щенок погиб. Поэт и сам в шутку в то время подписывался в личных письмах «Щен», это стало его домашним именем, а еще Маяковский часто щенка рисовал. Вот и готовые иллюстрации!

Подрихтовав рукопись, Лиля Брик отдала ее в печать, получила гонорар, все остались довольны.

Гром грянул потом, когда Брики уже покинули Молотов.

Вот какое письмо в марте 1943 года начальник управления пропаганды и агитации ЦК ВКП(б) Александров отправил на имя секретарей ЦК Андреева, Маленкова и Щербакова: «Рассказ Брик «Щен» посвящен щенку, которого выкормил Маяковский. В книге щенок сравнивается с Маяковским <…> Подобная пошлость занимает печатный лист и издана 15-тысячным тиражом».

Реакция последовала незамедлительно, но прилетело не автору, а злополучному провинциальному издательству: уже 19 марта на заседании Секретариата ЦК ВКП(б) было принято Постановление ЦК ВКП(б) «О работе Молотовского областного издательства».

И вот что в нем говорилось: ««…ЦК ВКП(б) устанавливает, что Молотовское областное издательство разбазаривает бумагу на выпуск бессодержательных и бесполезных книг. Издательство выпустило… пошлые рассказы Брик о Маяковском «Щен» и другие. Качество выпускаемой издательством художественной литературы крайне низкое… Многие книги, выпускаемые издательством, редактируются неряшливо, а иногда просто безграмотно…».

Редактор Александр Спешилов получил первый в своей жизни строгий выговор. Некто Жуков был освобожден от работы секретаря Молотовского обкома ВКП(б) по пропаганде и агитации, как не справившийся с работой.

В своем мнении ЦК был не одинок. Как-то на одном из российских аукционов эта книжечка продавалась с вложенной владельческой запиской (написавший ее явно входил в писательские советские круги): «Пасть так низко — опубликовать сокровенное могла только проститутка — духовная и физическая. Книга «Щен» по своему литературному достоинству — сочинение 8-ми классницы на 3+ и для военного времени просто диво зачем? в 1942?». Одним словом, книжечка возмутила многих: за интимизацию ее и сослали в дальние пыльные спецхраны.

И, надо сказать, повод обидеться за Маяковского был: «Они были очень похожи друг на друга. Оба — большелапые, большеголовые. Оба носились, задрав хвост. Оба скулили жалобно, когда просили о чем-нибудь и не отставали до тех пор, пока не добьются своего. Иногда лаяли на первого встречного просто так, для красного словца. Мы стали звать Владимира Владимировича Щеном…». Нет, серьезно, это про горлопана-главаря, который «был и остается лучшим, талантливейшим поэтом нашей советской эпохи»? И еще в разгар войны?

К тому времени маховик советского маяковедения, отливший поэта в бронзе и мраморе, уже давно раскрутился на полную мощность. И домашние воспоминания Бриков, с которыми они поначалу были и востребованы, и почитаемы, становились все неуместнее. Что касается права собственности, то и тут все становилось предельно ясно: это какой-то там Щен принадлежит гражданке Брик, а поэт Владимир Маяковский – всей стране и государству.

Что, собственно, и зафиксировала история с запретом «интимной» книжицы.

Морали не будет. Будет любопытный факт. По странному стечению обстоятельств в моей домашней библиотеке есть и книжица с посвящением второму мужу Лили Брик, маяковеду Катаняну, который тоже участвовал в истории с изданием «Щена». Это сборник по русской советской поэзии и стиховедению, на форзаце которого – прекрасный экспромт филолога Зиновия Паперного:

Я отрицать никак не стану,

что том вручаю Катаняну,

но при условии при том,

что он вернет мне этот том.

Том Катанян вернул. Люди вокруг Маяковского были сложные, как и он сам, но все же в основном порядочные. И хоть страсти там кипели нешуточные, но писать книги и читать книги они никогда не переставали.

Читайте в рубрике «Тайны старых переплетов»:

Этот развесистый Задонский

Горе-бизнес Александра Куприна

Двойная жизнь обэриута, или Редактор «штурмует» Зимний

Мой друг Николай Лапшин, или Одна минута славы

Ошибка антиквара и мудрость Жуковского

Помни Риту, или книга с приданым