На счету одного из самых известных и заслуженных журналистов Тверской области, что там говорить — страны, который 38 лет проработал в Телеграфном Агентстве Советского Союза (ТАСС) — тысячи текстов и около 50 командировок в зоны боевых действий и межнациональных конфликтов. Александр Харченко — полный кавалер медалей ордена «За заслуги перед Отечеством», имеет также множество других наград.
В жизни легендарного журналиста, ветерана ТАСС, члена Союза писателей России, было множество интересных встреч, командировок, людей: в том числе освещение парусной регаты Игр XXII Олимпиады, прошедшей на Таллинском заливе.
Часть вторая: Большой спорт, большая журналистика
Часть третья: Крейсерские яхты и девушки
Часть четвёртая: Стиль яхтсменов
Часть пятая….
Летучие голландцы
Когда мы с Анне вернулись к «журналистскому» столику, я разговорился с Горбачевым:
— Думал, ты уже не приедешь. «Стая» в сборе?
— Где народ?
— Красиво выпивает под пальмами и монстерами, среди орхидей и миллиона алых роз, – «докладывает» Вячеслав и осторожно берет мою новую знакомую под руку: — Все нормально, Анне? Теперь шуму будет — до утра. Вам скучать не дадут!
— Народ, смотаемся в царство камней и волн? – предлагает Соловьев.
— Прекрасная идея, — вторит ему Вепрев. – Здесь такая толчея, а уже хочется «на простор морской волны…», — поет он.
— Друзья, у ворот этих джунглей нас ждет автобус родной киностудии, — объявляет Соловьев.
– Минуту, — просит сценарист. — Только заберу у голландцев наших девчонок. Без Марики и Мерики мне будет скучно собирать валежник для костра.
Анне позвал доктор Кууск. Говорил что-то резкое, активно жестикулируя. В какой-то момент она повернулась и пошла к нашему автобусу.
Я был счастлив, что в Таллин вновь пришла Большая Балтийская регата, радовался встрече с друзьями, мне нравилась васильковоглазая докторша. Заметки с приема в «Тульяке» я решил написать перед тем, как отправиться в Парусный центр. По утрам моя голова быстрее соображает.
«Рафик» остановился на побережье у валунов, помнящих Ледовый период. Их ласкали гонимые теплым ветром небольшие волны.
— Не могу привыкнуть к Таллину, — восторгается Вепрев. – У нас в Подмосковье в это время уже такая темнотища – руку протянешь, часов – нет, — смеется он над старой шуткой. … Люди!.. Смотрите! Какие облака!.. Чюрленис отдыхает!
— Что ты, Сережа! Больше похоже на картины эстонского художника Пиллара, — поправляют его Марике и Мерике и добавляют: — Он учился в Париже!
— Какая разница! – отмахивается сценарист.
С Соловьевым сидим у костра. Прерываю молчание:
— Что в планах, дружище?
— Хочу в океан на операцию «Парус». Снять сюжет с борта «Крузенштерна». Просьба, Саша.
— Любая.
— Помоги с информацией о жизни адмирала на малой родине, в Эстонии. Очень надо для сюжета. Серега предложил «очеловечить» моего тезку .
Я слушал Ивана и любовался Анне.
В Jaanipidu мы также сидели с друзьями у костра на берегу залива у маяка. На Йоханне был зеленый брючный костюм и белая «водолазка». Достаточно включить воображение и воротник-стойка становился похожим на те, что когда-то носили знатные дамы из Флоренции. Видел их в Уффици. Языки пламени освещали ее благородное лицо подобно свечам на картинах старых мастеров.
– Я альбом к юбилею Севастополя заканчиваю, — сообщает мне Горбачев и спрашивает:
— А что у тебя с книгой?
— Ничего. Суета заела.
— А я знаю: каждый журналист мечтает написать роман, — замечает Анне.
— Харт ждет свою болдинскую осень, — язвит Вепрев.
— Какая осень? — не понимает Марике. – Почему осень? Сейчас июль, Серьежа? – вторит Мерике.
— Когда вы отсюда смотаетесь, и пойдут затяжные дожди, тогда сяду за стол, — успокаиваю «стаю». И добавляю: Уже и название есть.
— ?
– «Фея сирени».
— За это надо выпить, — Севастополец достает из сумки бутылку крымского шампанского, раздает пластиковые стаканчики. Выстрел, пенится газированная радость:
— За Таллин, за паруса! За твою будущую книгу, Сашка! Ура!..
— Ура, — эхом откликается «стая».
Было много шуток, анекдотов, воспоминаний. Мне показалось, что Анне, как тогда Йоханне, понравилась моя компания.
— Побродим по бережку? – предлагает доктор Касеметс и мы шагаем в ночь. Туда, где засыпают волны, а на небе серебрятся первые звездочки.
— Хорошо-то как! – слышится голос Вепрева.
Теплый ветер гладит лица. Нас приветствуют, выстроившись по ранжиру корабельные сосны. А на поляне замерли кусты можжевельника, в лунном свете похожие на рыбаков в брезентовых плащах. Они вернулись с моря, развесили сушиться сети и теперь устало шагали к хутору, в окнах которого виднелись всполохи огня в очаге. На траве светились бусинки вечерней росы.
— Хочу подарить Вам, Анне, это небо и вон тот неуклюжий траулер, — показал я на темный силуэт. – Видите красный огонек? Левый борт. Как сердце у человека…
— Некрасиво баловать малознакомую женщину такими подарками. – Касеметс внимательно смотрит мне в лицо. — Все это вы уже подарили женщине, которую любите до сих пор, не так ли?
… В тот Jaanipidu я захотел посмотреть на мир глазами Йоханны. И увидел его не в черно-белом рабочем изображении, а в цвете. Заметил, что небо над Таллином в лунные вечера бывает зеленовато-синим, как в сказках Андерсена. И даже поверил: если при встрече с трубочистом схватиться за его пуговицу и загадать желание – оно обязательно сбудется. Что нельзя глядеть на лес и видеть только деревья. Лес – это мир, который соединяет нас с космосом. Мы – обыкновенные трудяги. Суетимся, как муравьи. Все время в работе. Добиваемся успехов и проигрываем. Торопимся жить, а нас предают и мы предаем. Вот почему не испытываем настоящего счастья. Не знаем, что такое настоящая любовь..
— Предлагаешь «остановиться, оглянуться»?
— Еще раз предлагаю тебя стать хорошим, известным журналистом, чтобы я могла тобой гордиться….
Анне берет меня за руку и спрашивает:
— Возвращаемся?
Автобус с нашей пьяненькой компанией ехал по набережной. В окнах кафе «Тульяк» горел дежурный свет. У педагогического института Анне просит остановиться:
— Ребята! Спасибо за вечер. Было чудесно!
Я вышел следом и махнул рукой:
— Езжайте!
Когда «РАФик» исчез за поворотом, спрашиваю Анне:
— Позвоню? Вы видели регату с причала. Теперь надо познакомиться с ней на воде. Поверьте — это гораздо интереснее, чем смотреть ее с берега. Если честно, хочу снова увидеть тебя.
— Мы уже на «ты»?
— Извините! Вы неправильно меня поняли.
— Правильно. К парусной фиесте вам, Саша, не хватает тривиального романчика? Спокойной ночи! Еще раз спасибо за вечер.
— ?
— Захочу, позвоню сама…
Утром в Пресс-центре меня уже ждал Кукушкин.
— Оттянулся? – спрашивает Сева, весело блеснув стеклами очков. – Тебе многие завидовали – к такой красавице пришвартовался!
Я промолчал.
— Заметка где?
— Вот, — протягиваю ему листок с текстом.
«…Тот, кто однажды прошел дорогу под парусом, просто испытывает потребность продолжить путь. Такого мнения о парусном спорте придерживается олимпийский чемпион англичанин Джимми Брайт, рулевой «Летучего голландца». Две недели назад он был шкипером на яхте «Gold Apple», участвовавшей в Фастнетской гонке крейсерских яхт за Кубок Лондонского яхт-клуба лордов. В Ирландском море попал в ураган, тонул, был спасен и… поспешил на регату в Таллин. Брайт считает: «Большая Балтийская регата должна стать для меня важным этапом в подготовке к Московской Олимпиаде».
Правда, в выступлении Джимми заметны следы пережитого. Он гоняется не совсем уверенно, держится в основной группе. Пока пятый по сумме гонок…».
— Неплохо, совсем неплохо, — резюмирует Кукушкин. — Добавь, что он поставил перед собой задачу: «разобраться» с Таллинским заливом. Добери еще что-нибудь на берегу и гони текст в редакцию. И утро мы «закроем». Надо бы сегодня из культурной программы чего-нибудь вкусненького.
— Вчера завидовали мне, сегодня будут завидовать полякам.
— Почему?
— На дистанцию их будет провожать самая популярная польская певица – Марыля. Анджей Тробел только что мне сказал.
— Вот и хорошо. А я с тренерами пойду на «Браво». Там сегодня должно быть весело. Do widzenia.
Вечером уехал домой. Захотелось побыть одному. Залезть в любимый халат. Упасть на диван с «отверткой». И только устроился перед телевизором, как зазвонил телефон. Чертыхаясь, поднял трубку:
— База ракетных катеров слушает.
— Кукушкин сказал, что отпустил тебя домой,- услышав голос Анне, почувствовал легкое волнение.
— У вас гости? Голоса, музыка?
— Ты их видел в «Тульяке».
— Мы уже на «ты»?
— Что предлагаешь?
— Приезжай.
— Завтра. У меня выходной, ты обещал показать регату с моря.
— Без проблем.
Потом позвонил Соловьев:
— Искал?
— Нашел информацию о Крузенштерне. А в каком виде поместье адмирала под Раквере – пока не знаю.
— Приезжай, Харт. Мы тут кассетами разжились. Смотрим «Yellow submarin», битлов слушаем — ловим кайф и пьем пиво. У нас его море Балтийское…
— Не получится. Одиночества хочу…
Задолго до выхода на залив я нашел тренера экипажей «Летучих голландцев». У Мишковца свой катер. Договорился, что буду с гостьей. Сергей Аркадьевич не считает, что женщина на борту приносит несчастье. У него свои морские приметы.
— Хоть с самим чертом, только мне не мешайте, — поставил он условия и все же поинтересовался:
— С Йоханной?.
На появление Анне среагировал без эмоций. Только улыбнулся про себя и скосил на нас хитрый одесский глаз. Раньше я приходил к нему только с «Феей сирени».
Загорелый еще под весенним черноморским солнцем, длинноносый, во флотской тельняшке и черной пилотке подводника с офицерским «крабом», он выглядел бравым морским волком. Несмотря на свои полста пять, Мишковец не потерял способность по-мальчишески радоваться победам своих учеников, переживать их поражения. Большой любитель анекдотов, в трудную минуту он умеет возвращать подопечным хорошее настроение. На этот раз Аркадьичу было не до смеха. Его подопечные замыкали тройку. Это тренера не устраивало.
— Не идет лодка, ветерка бы, — жаловался он самому себе на «Летучий голландец», не отрывая глаз от бинокля. – Все что можно, на берегу сделали…
— Пойдет!. Ветер от острова заходит и усиливается, — успокаиваю его.
Действительно, парусник «вадиков» — так по-свойски Аркадьич называет свой экипаж, оказывается в ветреном коридоре.
– Испанцев вот-вот сделают … Догнали! – сжимаю я кулаки. — До голландских братьев-близнецов полшага!..
— На лавировке «вадики» сильнее Фоллебрехтов. — Чтобы скрыть волнение, Мишковец ложится на палубу и, подставляя себя скупому балтийскому солнцу, сдвигает пилотку на глаза.
Это — хороший знак.
— Во мне проснулся болельщик, — Анне просит у тренера бинокль, наивно интересуется:
– Ваши победят?
Так же Мишковца спрашивала Йоханна, когда мы выходили на Таллинский залив.
— Могут. Испанцы не очень любят такую погоду. Им надо, чтобы мачты гнулись… А сегодня — «вышивание на пяльцах».
— Это как?
— Все надо делать хрестоматийно – как учили, и не лезть в авантюры.
Меня удивило, что Сергей Аркадьич отвлекся от гонки и принялся рассказывать «Фее сирени» о ветрах.
— Опытные гонщики видят их в цвете – синем, зеленом, розовом, — подыгрываю Мишковцу.
— У Эдит Пиаф жизнь в розовом цвете, — морщится Сергей Аркадьевич. – Эту байку Манкина слышал. Саня, ты же нормальный мериман, а рассуждаешь, как, извиняюсь, его величество утюг. Йоханна, не слушайте этого трепача.
Слова Мишовца возвращают меня в действительность.
Недалеко от финишного створа дистанции «Браво» он глушит мотор, вылезает на нос катера и садится, по-восточному скрестив ноги:
— Значит так: Саня, я буду диктовать, а ты записывай… Начали: первые немцы — Лееманн, «вадики» вторые, Брайт — третий, далее поляки Тробел… А где испанцы? – рыскает он биноклем по заливу.
— В самом деле, захватывает, — признается Анне, когда я прячу ручку в карман комбинезона.
– А с берега ничего не понятно, — говорила мне Йоханна. — Крутятся белые платочки на синем одеяле.
К борту нашего катера подходит швертбот сборной и длинный Вадик, оправдываясь, как школьник, пробует что-то объяснить Мишковцу, сваливая проигрыш немцам на резко изменившийся ветер, не выбранный стаксель… Тренер только разводит руками.
— Сергей Аркадьевич, я понял, чего нам не хватило…
— И молодец! Завтра посмотрим… После ужина у меня в номере – «разбор полетов»!..
На обратном пути в Парусный центр Мишковец позволяет себе пофилософствовать.
— Что заметно? Нервы не у всех готовы к гонкам. «Вадики» расслабились и проиграли… Сами осложнили себе жизнь. Стаксель ни при чем. Спрашивается: почему стартовали с невыгодной стороны? Зачем ввязались в «драку» с Алехандро? Ты же видел, Саня. Это касается и «Солинга» твоего обожаемого Прудникова. Так что Вадик не один в этом «черном» списке.
— В самом деле, все так интересно, — говорит Анне. — Большое спасибо Сергей Аркадьевич.
— И вам того же,- отвечает одессит, помогая Касеметс подняться на причал.
А «Фее сирени» он тогда сказал:
– Приходите еще. Будут очень рад вас видеть!… Всегда!
Пока я возил Анне «на экскурсию», Кукушкин выяснил, что 18 швертботов класса «Финн» оказались дисквалифицированными за нарушение стартовой процедуры. Среди них — испанец Хоакин и наш Балашов, которые претендуют на призовые места.
— Подобного случая никто не мог вспомнить, — бурчал Сева. – Психологи считают: нервы подвели…
Опять нервы? Пиши заголовок: «Лодка, парус и … нервы», — командует он. – И давай! Вся гоночная информация у тебя. Протоколы директор АСОС сейчас принесет. Мы с ним договорились. Только не распространяйся об этом. А я к Пильчину… Да, надо с Прудниковым эксклюзив сделать. Готов?
— Как юный пионер!
…Рулевой «Солинга» возился в контейнере с каким-то шмотьем.
— Надо поговорить.
— Все видел? – вздыхает Борис. – Раскатали меня, как пацана. А я все верно рассчитал: правильно ушел в море, к шкотовым претензий нет.
— И в чем проблема?
— Отвык гоняться в такой мощной компании. На Кубке страны сколько «Солингов»? — 10-12, а в Киле их было 75, в Йере – 69. Присмотрись к немцам: Beloff ушел, но перед этим натаскал Рихтера, а тот – Лееманна…
— Перед Олимпиадой они ездят по всем крупным регатам, постоянно сражаются с сильнейшими экипажами.
— А наши начальники считают, что вообще можно не ездить: в стране и так много своей воды. Вот я и пролетаю, «как фанера над Мадридом». Глубже надо смотреть.
— Боря, впереди еще три гонки, — успокаиваю Прдникова. – Главное, ты понимаешь, в чем проблема. – Даже пробую шутить: — Зря австралиец после первой гонки хвастливо заявил журналистам: «Снимайте меня чаще. Я выиграю эту регату!..».
— Бетвайт поторопился, — считает Борис. – Марк забыл, фотографироваться перед гонками – плохая примета… Знаешь, Саня, я вылезу, — неожиданно обещает мне рулевой «Солинга». В его голосе зазвучала уверенность в конечном результате. — Сегодня по сумме я третий. Предлагаю: этот разговор продолжим после регаты?
— Да будет так!
В фойе гостиницы натыкаюсь на экс-главного тренера сборной Ильина. Олег Васильевич подтверждает слова Прудникова:
— Экономим копейки, теряем рубли. Либо деньги, либо медали. Сегодня стране медали важнее!..
— Согласен. Большинство наших экипажей могло выступать стабильно, как Балашов и Потапов… Старая песня – все проблемы свалить на ветер и матчасть…
— Кстати, Саня, с кем ты был на катере Мишковца? – интересуется Ильин. – Раньше за тобой такого не замечалось. Ты же барышень никогда с собой не брал?..
— Бутерброды берут, соки, минералку, теплый свитер…
— Не сердись, мы же с тобой и Кукушкиным alte kameraden . Так что ты хочешь от меня для завтрашних газет?
Вечером дома я ждал Анне. Она пришла. Так же, как когда-то Йоханна, несколько удивленно оглядела комнату.
— Думала, холостяцкий беспорядок…
— А тут холостяцкий порядок?
Анне с интересом рассматривала висящие на стене фотографии из моей серии «Я и знаменитости». Пробежала по названиям книг на полке:
— Надо же, Игорь Северянин? «Громокипящий кубок».
Я дотянулся до изданного еще в Ревеле сборника в синем переплете:
— Интересуешься серебряным веком русской поэзии?
— Северянин жил в Эстонии, в Тойла. У него такие смешные… поэзы, — вспомнила она редко употребляемое слово из лексикона дамских клубов и кофеен Петербурга.
— Разные. Слушай.
— Подожди.
Устроилась в кресле и прикрыла глаза, а я начал читать:
«…Наша встреча – Виктория Регия
Редко, редко в цвету.
Да и после нея жизнь – элегия
И надежда в мечту…
Ты придешь – изнываю от неги я,
Трепещу на лету.
Наша встреча – Виктория Регия
Редко, редко в цвету».
— Браво, браво! — хлопает она в ладоши, как это делали модницы с Невского проспекта, услышав «короля поэтов». – Знаю: Виктория Регия — это большие кувшинки в Амазонке.
А Йоханна еще говорила, что…
— …Северянин эстонских поэтов переводил. – А я ответил, что: — Наизусть не помню.
¬- Раньше думала: хорошие стихи рождаются от страданий.
— К Северянину, где «интродукция – Гауптман, а финал – Поль де Кок», это не относится.
— Вот и хорошо!
— Но женщины любят, когда из-за них страдают, стреляются на дуэлях… Северянин говорил, что всю жизнь будет писать о мечте, о грезах, о красивой жизни. Рисовал своим творчеством образ Марии Волнянской. «Моей тринадцатой и, как Тринадцатая, последней…».
— Можно включить музыку?
Среди достаточно редких дисков Йоханна выбрала «Кармен-сюиту» Щедрина. Пластинку, которая продавалась даже в газетных киосках. Наверное, под настроение.
— Послушаем? – И, как в филармонии, с торжественным видом села на диване.
Когда зазвучали колокола, я подошел и попытался ее обнять.
— Бесплатное кино соседям? – показала она на распахнутое окно. – Держи себя в рамках.
Задергиваю штору.
— Все время держу…
— Будем пить кофе? А бутерброды? Ужасно голодна.
Я смотрел на Анне. Она пила кофе и с аппетитом ела бутербродики с тем, что я обнаружил в холодильнике. Мне становилось страшно от того, что я подсознательно «улетал» из реального мира, возвращаясь к Йоханне.
— Хорошо, что завтра воскресенье. На регате выходной. Мадам Йенсен, давайте куда-нибудь сбежим?
— Зачем? Нас будет не хватать в вашей «стае».
— За один день, тем более с тобой, не обидятся, — Я обнял ее и выдохнул: Йоханна…
Тогда «Фея сирени» стала ловить себя на мысли, что ей нравится наша неунывающая «стая». Соловьев, Горбачев, Вепрев, всегда молчаливый под стать своей фамилии — Молчанов, даже директор картины Кирносов – все они умели работать с полной отдачей и также расслабляться, беситься у ночного костра на побережье, выпивать, влюбляться и разлюбляться, читать стихи, говорить красивые слова прекрасным дамам, спорить до хрипоты — жить на «полную катушку». Это было частью парусной фиесты. У нее самой так не получалось.
— Придумала, куда мы спрячемся, — позвонила мне «Фея сирени». – Едем!..
И мы отправились в уютный городок в центре Эстонии.
Старые липы окружали кирху, шпиль которой был недавно покрашен. Внутри — требующий ремонта старый орган, который еще звучит во время службы.
— Новый пастор – люблю с ним беседовать, сегодня его почему-то нет. Хотела вас познакомить…
-У входа покоятся мои предки. Они давным-давно перебрались сюда из Швеции. В поисках лучшей жизни. Мой прадед построил мыйзу, возделывал поле, рыбачил. Его жена – моя пробабка — воспитывала пятерых детей. Когда я была маленькой, мама приводила меня в эту церковь. И я читала на надгробьях их имена. А хочешь посмотреть дом, в котором я выросла?
— Еще спрашиваешь? Конечно.
— Теперь он пустует, — сказала Йоханна, открывая дверь. – Заходи. Местные крестьяне хранят здесь сено. Остались одни сквозняки. А был красивый дом с арочными проемами.
Я попытался подняться на второй этаж, но лестница оказалась дряхлой. Пришлось отказаться от путешествия в конец XVIII века. Зато мы побродили по старому, как сам дом, заброшенному яблоневому саду.
Мимо нас, опираясь на посох, прошла стройная не по годам женщина в черных одеждах. От нее веяло холодом и монастырским затворничеством.
— Из Петсери , — проводила ее взглядом Йоханна. – Прошлым живет… Приезжает сюда, ни с кем не общается, что-то ищет. Тень…
— Может «юного угодника в латах золотых», как пел Вертинский?
— Какой ты выдумщик, Саша, — говорит Йоханна и в ее глазах вспыхивают искорки. – Как же мне хорошо с тобой!..
У входа в гостиницу «Спорт» громоздились ящики с аппаратурой киногруппы Соловьева. На одном из них сидел унылый директор фильма Кирносов и оправдывался перед Иваном и Молчановым.
— Ну не смог получить отдельный катер. Возьми и убей, — каялся он: – Завтра «Зодиак» обещали точно…
— Сегодняшнюю погоду тоже обещали? – хмурился режиссер. — Шикарная гонка, а я, как последний урод, за десять миль, твою мать…. Ну, когда еще я сниму такую же?..
Проблемы были и у нас с Кукушкиным: сбой в системе АСОС-Парус. Пришлось звонить стенографистке:
— Лера, у нас проблемы с компьютером. Поэтому запиши: «Четвертая гонка Большой Балтийской регаты, которая проходит на Таллинском заливе, состоялась при слабом ветре, поэтому изобиловала острыми, а порой драматичными ситуациями. В состязаниях «Звездников» «чудо сотворил» наш экипаж прославленного Валентина Манкина. На финишной лавировке он сумел обойти сразу… пятнадцать яхт соперников, среди которых был и экипаж Большого Пита, который вернулся на берег в плохом настроении. Чтобы победить в этой регате в оставшихся трех гонках американцу нужно, как минимум, два раза быть первым…. Позволят ли ему Манкин и его шкотовый Музыченко на «домашней воде» сделать это — время покажет!..».
