От редакции. Одна из самых ярких звезд жанра «городское фэнтези» Вероника Кунгурцева стала известна широкому читателю циклом романов о Ване Житном. А в уходящем году она написала две книги в соавторстве с мужем Михаилом Однобиблом (автором знаменитой «Очереди») — «Дольмен» и «Транквилин». К тому же в этом году в семье Вероники появился еще один писатель — Дмитрий Кунгурцев выпустил свою дебютную повесть «Маджара». Для журнала «Тверьлайф» Вероника написала рассказ, который войдет в новый сборник ее короткой прозы, планирующийся к изданию в следующем году.
Иллюстрации художника Игоря Кириченко.
Вероника Кунгурцева
Рули, Ева, рули!
Рассказ
Она решила выйти. Внезапное скопление куривших, сквозь которое пришлось прошмыгнуть, удивило: наверное, случилось что-то непредвиденное. На нее посмотрели, но и только, она могла отправляться на все четыре стороны, ко всем чертям, это не возбранялось, наоборот: наберется опыта для себя и для других. Во всяком случае, так утверждала «душа».
Раскинула руки крестом, чтобы нажать сразу обе крупные круглые кнопки сразу двух лифтов. Кнопки загорелись красным: широко расставленные глаза Глостера. Они следят за ней. И погасли. Она вошла, двери лифта закрылись, словно занавес в театре — зрители остались, сцена с ней вместе провалилась.
Дом за ее спиной возвышался, веселея окнами. Пожалуй, Ру пожалела — Дом был прибежищем, никогда еще она не удалялась от него на такое расстояние. Ру посмотрела на прирученную «душу» (панель, вживленную в начало лучевой кисти левой руки), спросила «сколько», ответ высветился зеленым: 30 м. на северо-запад — не так уж далеко, а время… 21.45.
Дом. Прибежище. Башня. И Ру — в верхнем оконце, под самой крышей, с блеклыми кудельками локонов, с серебряным ободом, сдавившим голову, с вечной, — может, от ободка, — головной болью. Посреди обода — синтетический рубин: вход внутрь, в себя, в память. Вспомнить — и забыть, вспомнить — и забыть. А еще вообразить — и тоже забыть.
Она повернула рубин и увидела: вот кисть руки соскользнула с алюминиевого подоконника и безжизненно повисла наружу, прилетел голубь, сел на подоконник, она покормила его тем, что ела сама: полезное, но невкусное, как бы он не раздобрел. И вышла в коридор. За пронумерованными, ставшими навытяжку дверями — одни и те же лица. Мозаика лиц. Привычное сочетание глаз, носа, рта на своих местах, настолько уже привычное, что Ру перестала бояться. Нужно только скользить — мимо, мимо. Пейзаж существований. И в большом зале, внизу, куда всех сзывают ровно через 12 часов: на переднем плане зеленое озеро, в которое ныряешь каждую ночь, пока оно не пересохнет. На ночь все умирают, а по утрам находят себя все в том же лежачем положении, и, оробев немного, садятся опять к вместилищам информации, чтобы тянуть нить жизни.
Ру не любила думать про себя: откуда она здесь взялась — и зачем, и куда денется потом. Не ее ума дело. Теперь она стояла на фоне Дома, многоглазого, но глядящего внутрь себя. Еще можно было вернуться… Но ведь Он не вернулся! Он жил за стеной, не найденный никем, так же, как она; погруженный в настоящее. Он ждал своего часа. Несколько раз она встречала его в коридоре: во лбу горел сапфир. Да, голова его, как у всех, была слегка опущена и слегка повернута влево: к «душе», где происходило и могло произойти всякое. И глаза косили. Но ведь он ушел из Дома и, — главное, — не вернулся!
Ру вновь повернула рубин — и башня внутри головы исчезла со всем содержимым прошлых дней. А вокруг стоял лес, когда-то он пробился через шоссе, сквозь асфальт — паршу земли, взломав его, и теперь упорно тянулся к небу. Тропа, петляя, едва заметно поднималась в гору: кто интересно, протоптал дорожку, или это звериная тропа? Нет, тут безопасно: «душа» не засекла никаких сигналов живых существ.
Ру ускорила шаг, ей казалось, что она идет слишком медленно. Лес шуршал вокруг и чего-то требовал. Ру легла под ствол и, повернув рубин в обратную сторону, тотчас заснула.
Проснулась раньше сигнала «души» — от того, что солнце светило сквозь ветвящиеся деревья, будило тех, кто внизу. Она поглядела по сторонам, не узнавая, — кажется, это не ее каюта. Кажется, это совсем не каюта. Нет стен, дверей и окон. Нет вместилища-всего-на-свете, которое притягивает, не успеешь проснуться. Да, она же ушла из Дома. А имя? Кто она сегодня? Уставившись в панель-«душу», спросила (спрашивать, — самое главное в жизни, об этом она знала с младых ногтей), «душа» назвала имя: Ли. Про вчерашнее имя «душа» не ответила. Так было всегда. Ее никто не позвал за вчерашний день — поэтому имя стерлось из ее памяти и с «души». Хотя «душа» знала ответы на все в мире вопросы, но иногда умалчивала, или давала сегодняшние ответы, которые зачастую отличались от вчерашних. Ли не помнила, откуда она это узнала.
Накормить ее — тоже должна была «душа», завтрак — обычный набор нужных для существования элементов, созданных по законам «души» ее собственным телом, он материализовался в виде сероватой кучки, похожей на грязь, выделился из прорези в правой, серебристой по локоть, руке, выше основания лучевой кости, и скатился по ложбинке в ладонь. Ли насытилась и пошла дальше: ноги, отвыкшие от ходьбы и не очень-то слушавшиеся ее, расходились, она шла споро, поглядывая свысока (хотя, конечно, нет) на деревья, которые пытались остановить ее своими сучьями. Всё вокруг было недвижимо. Только она, перебирая ногами, неслась куда-то.
Внезапно лес расступился — и Ли вышла на поляну, посреди которой стояла хижина, сложенная из мертвых, горизонтальных деревьев. Наверное, это подстанция, оставшаяся от баснословных времен прароботов или роботов истинных. Время пощадило подстанцию. Она просвечивала сквозь забор из стоймя поставленных редких металлических жердей, на верхушку которых были насажены ловившие сигнал металлические черепа с красными глазами. Глостер по-прежнему наблюдал за ней. Хижина могла быть обитаемой. Ли быстро поднялась по трапу, который тут же втянулся внутрь и с надеждой осмотрелась: однако подстанция оказалась пустой.
Внезапно, после того как она повернула рубин, всё вокруг Ли вновь завертелось, избушка, точно юла, крутилась вокруг своей печной оси, готовясь сорваться и улететь, как ракета, но не улетела, а перестала кружиться, — и в дверь, которая наметилась, высветилась и прочертилась с противоположной стороны подстанции, вошел… Он, человек с сапфиром во лбу, прежний сосед по Дому.
Она, сгорбившись, сидела за низким длинным столом, сработанным ради свадьбы или, скорее, похорон прароботов. Он сел за пустой стол сбоку от нее и спросил, как ее зовут… А она забыла свое имя! Это кружение стен вытрясло из нее все слова, все мысли. И ей казалось, что прошло очень много дней (очень много имен), пока она тут сидела одна, уставившись в ручной экран, который управлял ею… Она опустила глаза и покосилась влево, на «душу» и вежливо спросила, а как его зовут? Он тоже посмотрел на левую руку и прочитал (или ему подсказали): Зиг. Она тогда тоже спросила у «души» нынешнее свое имя, и «душа» тотчас ответила: Ева. Звук сегодняшнего имени прозвучал вопросительно и сиротливо, казалось, она просит извинения или милостыни. Он почему-то вздрогнул и отодвинулся. А она-то мечтала, что он улыбнется!
Она собралась с силами и спросила, как давно он бродит по лесу и что ищет. Зиг отвечал, что очень давно, что прошел тридевять земель и теперь возвращается домой, что перепробовал все, держал в руках множество земных предметов и все их отверг, он возвращается к тому, от чего ушел: к дому, к Глостеру, к вместилищу-всего-на-свете. Ей захотелось сдвинуть с места застоявшееся мгновение — и она вскочила и шлепнула его по лицу, он отшатнулся и повернул налобный сапфир.
На белой стене, над атомным камельком были начертаны горящие зеленым имена, он незаметно обернулся, чтобы прочесть их. Одиннадцать имен, одиннадцать железных жердей, одиннадцать железных черепов с горящими глазами. Шпионы Глостера. Он был двенадцатым, подсказала ей «душа».
Она повернула рубин на своем вживленном в голову ободке, и тотчас вспомнила: внизу, в подвале — младенец, и это ее дитя… Откуда-то она знала это, без подсказки «души». Конечно, это дитя из пробирки — с ее ДНК и добавкой генома каких-то лесняков. Глостер посмеялся над ней! Да, но где ребенок сейчас? Она выскочила во двор и через потайную дверцу проникла в подвал: он был пуст, затянут паутиной, белая лабораторная мышь перебежала ей дорогу. Куда его отправили? В специнтернат? В башню? На опытную станцию?
Вернулась в избу: Зиг исчез. Ушел своей дорогой? Или?! Она вновь выскочила во двор: двенадцатый железный шест не пустовал, его венчал стальной череп с горящими глазами, а во лбу сверкал сапфир. Когда она успела… «Душа» стерла память, как обычно?.. Верхом на черепе сидел голубь величиной с орла и пытался выклевать синий камень. Она прогнала птицу и узнала, что звали ее сегодня не Ева: ДУ — дополнительное устройство из левой руки (некоторые величали его «ДУша», а иные дразнили – «ДУраком»), которое никогда не ошибалось, но иногда вытаскивало имена и сведения из прошлого или будущего, насмешливо подсказало другое имя…
Яга отдернула шелестящую занавеску, за которой стояла одноместная летательная ступа устаревшей системы, сняла с полатей направляющий боевой пест, влезла в стальную ступу и, отталкиваясь пестом, покатилась по длинному летному полю; а, разогнавшись, выпустила закрылки, похожие на крылья стрекозы, и сферу-кабину, которая накрыла ступу прозрачным коконом, и, взлетев к кучевому облаку, включила сигнальные огни, и отправилась домой, разбираться с Глостером.
