…Да, это ностальгия по той жизни, свидетельницей которой я оказалась в 60-е годы XX века.
Ностальгия, которая дает редкую возможность вернуться в свое детство, и я благодарна ей за это.
Волговерховье, помнишь ли меня?
Впервые я услышала название Волговерховье от своей бабушки, в ту пору мне было 9 лет, и был 1963 год. Это название мне очень понравилось своей благозвучностью, своей слитностью и плавностью.
Оказалось, что бабушкин отец Евдоким Яковлевич Яковлев был уроженцем этой деревни. Волговерховье находилось в Тверской губернии Осташковского уезда, а в пору моего детства в Калининской области Осташковского района. Евдоким Яковлевич мой прадед погиб в Первую Мировую войну. Моей бабушке было тогда всего три года. К этому времени семья уже жила в Петербурге. Во время Первой Мировой войны город стал называться Петроградом. Моя прабабушка Ольга Ивановна замуж больше не вышла. Так и прожила всю свою жизнь без мужа, а ее дочь Тонечка без отца. Но связь с родной деревней Евдокима Яковлевича они сохранили, часто приезжали в Волговерховье.
Моя бабушка Тоня помнит, как гладила ее по голове бабушка Агафья, мать Евдокима. После смерти бабушки Оли (она умерла накануне Великой Отечественной войны) моя бабушка приезжала в Волговерховье со своей дочкой (моей мамой) Галочкой. Мама мне рассказывала, что она очень хорошо помнит, как они раскрывали в избе большое окно, укладывали на подоконник подушку, и удобно облокотившись на нее, смотрели, как веселились деревенские парни и девушки. Мама говорила, что эти гулянья происходили всегда под их окнами. Эти гулянья с задорными частушками и кадрилями застала еще и я в 60-х годах 20 века.
От своей бабушки Тони я узнала, что деревня эта особенная: она стоит на истоке великой реки Волги. Я была потрясена. Мое детское воображение рисовало исток Волги в каких-то неведомых краях и почему-то обязательно в горах. А оказалось, что великая река берет свое начало с маленького ручейка, да еще в деревне, из которой происходил мой прадед. И именно тогда у меня появилась мечта обязательно поехать в Волговерховье.
Но первым поехал с бабушкой мой дядя, ее младший сын. Тогда он был совсем юный, ему было всего 17 лет. То, что они рассказывали, вернувшись в Ленинград, вызвало у меня огромное любопытство и настоящий восторг. Дядя рассказывал, как он был на полевых работах, говорил о сеялках, о тракторах, о полях льна, о синих васильках во ржи и, конечно же, о воде из Волги. По его рассказам вода эта была необыкновенная, но это, как ни странно, никакого удивления у меня не вызвало. Я всегда знала, что волжская вода – волшебная, иначе и быть не могло. А вот необыкновенная крестьянская совсем незнакомая мне жизнь очень меня манила.
И вот однажды весной бабушка сказала мне, что на летние каникулы мы едем в Волговерховье. Моей радости не было предела, я никак не могла дождаться даты отъезда. Но нашему отъезду предшествовала очень большая подготовка. Бабушка закупала муку, крупы, сахар. Я очень удивлялась, почему все это надо вести с собой, разве нельзя будет купить все эти продукты там на месте. На мои вопросы бабушка отвечала, что нет, нельзя: ни муки, ни крупы, ни сахара в деревне нет. Я призадумалась, в какую же даль мы отправляемся? Но вот наступил июнь, и мои летние каникулы Мы купили билеты на поезд дальнего следования, и отправились в город Осташков.
Мы ехали в плацкартном вагоне, и это было очень весело. Все пассажиры сразу же перезнакомились, стали угощать друг друга, заводить особенные дорожные разговоры, на остановках дружно выскакивали на перрон и покупали в киосках лимонад и газеты. А в моей голове почему-то все время звучали слова детской песенки «мы едем, едем, едем в далекие края, веселые соседи хорошие друзья».
В Осташков мы приехали вечером и сразу же пошли в гостиницу, так как нам предстояло в этом городе переночевать. Путь от вокзала до гостиницы показался мне очень долгим и тяжелым, так как все наши продуктовые запасы мы тащили на себе. Ночь в гостинице была просто ужасна. Мы ночевали в большой комнате, где стояло много кроватей, было много шумливых женщин и плаксивых детей. Кто-то громко храпел, кто-то не умолкая разговаривал, кто-то плакал. Но самой страшной напастью были клопы. Их было множество, и они больно кусались. Я лежала на неудобной кровати вдвоем с бабушкой и с нетерпением ждала утра. Утро наконец наступило. Попив чаю с невкусными бутербродами в буфете этой неуютной гостиницы, мы потащились с нашими мешками и сумками на пристань. Здесь стоял пароход или катер (точно я не помню), который должен был отвезти нас в Свапуще. Это название также потрясло меня, но уже не своей благозвучностью, а как раз наоборот. Мне представилось место, в котором живет кто-то, кто все хватает и прибирает к своим не рукам, а лапам, и поэтому его звали Свапущем. Как бы то ни было, но мы сели на пароход.
Вмиг все было забыто, и тяжелые мешки, и бессонная ночь в гостинице и невкусные бутерброды и чай. Мы плыли по Селигеру! Первый раз в своей жизни я куда-то плыла. Не помню, сколько времени продлилось наше путешествие. У меня в памяти осталась безграничная синь и острова, на которых можно было увидеть разрушенные церкви. Ни на минуту я не спустилась в каюту. Весь путь я стояла на палубе как зачарованная, лишь иногда отводя глаза от водной глади, чтобы посмотреть на чаек, которые с криками летели за нами. Но вот и пристань с таким напугавшим меня названием Свапуще. Свапуще оказалось совсем не страшным. К сожалению, я запомнила только площадь, на которой стояло очень много телег и подвод. Но там же стояли и …лошади! Раньше я не видела лошадей в таком количестве и таких разных. Никогда я не забуду тот особенный лошадиный запах этой площади. Бабушка нашла встречающего нас жителя Волговерховья (это был молодой крепкий мужчина). Он легко погрузил на подводу наши вещи и мешки, и только тогда я с облегчением вздохнула. Больше мне не надо будет их тащить, нас доставят прямо к дому Ягодки!
Ягодка – такое прозвище было в деревне у Евдокии Куровой бабушкиной тетки. Почему ее так прозвали, я не знаю, но, как позднее выяснилось, Евдокию знали как Ягодку не только в родной деревне, но и далеко от нее. Несмотря на уже довольно зрелый возраст, она была очень проворной и стремительной в движениях, а ягоды собирала невероятно быстро. Может быть, отсюда и такое прозвище?
Ехали мы долго, и почти всю дорогу я пела песни, которые выучила, слушая радио: «На побывку едет молодой солдат», «Геологи», «Путь далек у нас с тобой» и другие. А дорога была не только долгая, но и трудная. Недавно прошли дожди, и колея была размыта. Я очень жалела нашу лошадь, но что делать, добираться как-то надо.
Мы подъезжали к Волгверховью уже в сумерках. Дорога сделала последний поворот, и я увидела купола церкви. Но купола были какие-то странные, они как будто были сделаны из проволоки. «Церковь-то давно разрушена – сказал наш провожатый – и монастырь, эх!» И он сделал неопределенный взмах рукой, затем громко крикнул «Но!», подстегнул лошадь, и мы лихо въехали в деревню. «Здравствуй, Волговерховье!» — мысленно сказала я. Ягодка встречала нас на улице. У ее избы не было крыльца, сразу же дверь, а за дверью, видимо то, что называли сени. Ягодка радостно охнула, расцеловала нас, легко подхватила наши тяжеленные мешки (не все конечно, остальные внес наш провожатый) и пропала в избе. Затем она быстро вернулась, снова обняла нас, и теперь уже все вместе мы вошли в избу. Я заметила, что в избе напротив было открыто окно, и на нас смотрело несколько пар глаз. Мы очень устали после дороги, и Ягодка решительно сказала «Пора спать!». Наскоро попив чаю, мы улеглись на покой. И вот тут я столкнулась с чудом! Мне постелили на лежанке, но, тогда еще я не знала этого слова. Я легла на что-то теплое, сразу же почувствовав себя очень уютно. В темноте я не могла рассмотреть, где это я лежу, но до сих пор помню ощущение, как будто тебя обнял родной любящий человек. Чувство защищенности и любви испытала я. Не надо даже и говорить, что я тотчас же уснула как убитая.
Наступило первое деревенское утро. Оно началось с криков петухов. Я открыла глаза и осмотрелась. В избе чисто, на полу лежат яркие пестрые половики. У окна стол; вдоль стенки лавки – совсем непривычная для меня мебель. Я услышала какое-то копошенье, нагнулась вниз и увидела Ягодку, которая хлопотала с другой стороны печи. «А, проснулась? Вставай, утро на дворе» — сказала она. Я свесила с лежанки ноги и собралась уже спрыгнуть на пол. В это время открылась дверь, и в избу вошла моя бабушка. В первый момент я ее не узнала. Молодая улыбающаяся – такой я ее никогда не видела. В городе она всегда была чем-то озабочена. Бабушка сказала, что была на истоке и очень проголодалась. «А ты, Тонюшка, как раз к завтраку, давайте-ка скорее за стол» — позвала нас Ягодка. На столе стояли хлеб (испеченный самой Ягодкой в русской печке!), сметана, масло и творог тоже были деревенскими. Как все было вкусно! Атмосферу этого солнечного утра я запомнила на всю жизнь!
После завтрака я с большим вниманием осмотрела печь. Раньше ее изображение я видела только на рисунках в книге «Русские народные сказки». И вот настоящая печь передо мной. Вместо кастрюль чугуны и горшки разной величины. У печи стоит ухват. Как же ловко управлялась с ним Ягодка. Она подхватывала им чугунки, ставила в печку, а затем из печки на стол. И какая же вкусная каша была в этих чугунках. Когда она готовила (или как она говорила «стряпала»), я не отрываясь смотрела на это действо. Теперь бы я сказала, что это был какой-то особенный ритуал. Сначала она открывала затвор (я уже знала это слово), затем складывала домиком тонкие щепочки и разжигала их. И через несколько секунд происходило таинство рождения живого красного огня, а не синего, того, который я видела дома на газовой плите. Мы все оказывались под действием какой-то магической силы, которая защищала нас, но я даже не могла сказать от чего. Печь стала для меня живым существом. Позднее я узнала от Ягодки, что в печи можно мыться и даже лечиться. А лежанка, на которой я спала! Один раз за всю мою жизнь мне посчастливилось узнать это блаженство в дорогой моему сердцу деревне Волговерховье.
«Хочешь пойти посмотреть исток Волги?» — спросила меня бабушка «Да, да, конечно!». И вот мы уже идем по деревенской улице, в конце которой я замечаю большие деревянные ворота. На воротах написано «Исток великой русской реки Волги», а сразу же за ними шли деревянные мостки, которые вели к небольшой часовне. Войдя в часовню, я увидела в центре пола круг, обнесенный перилами, а в этом круге – темная вода. Сначала я удивилась, исток я представляла как родник, бьющий из-под земли. А здесь просто вода. Но бабушка объяснила мне, что Волга начинается из болот, а в болотах родников не бывает. Испытала ли я тогда какое-то особое чувство восторга? Нет, я не могу этого сказать. Для маленького ребенка огороженный руками человека круг воды воспринимался чем-то искусственным. Но мысль о том, что я находилась у начала великой реки, наполнила меня гордостью. Мы часто смотрели фильм режиссера Григория Александрова «Волга-Волга», и то, что Волга действительно великая река я хорошо знала. Знала я и песню в исполнении замечательной певицы Людмилы Зыкиной «Из далека долго течет река Волга». Стоять на месте в прекрасный летний день и просто смотреть на воду, было совершенно невозможно. Бабушка это заметила и сказала «Ну давай, бегай на просторе! Но к обеду домой!».
И для меня началась привольная жизнь. Какое замечательное слово «приволье», оно полностью отражает то, что я чувствовала все то время, которое провела в Волговерховье. Деревня была небольшая, и я побывала во всех ее концах. В первую очередь я побежала туда, где находился монастырь. Еще в городе бабушка рассказала мне об этом монастыре. Во времена ее детства монастырь был женским. У бабушки была там подружка, девочка – сиротка. Часто они сидели на холме около монастыря. Много о чем-то говорили, но никогда не играли. Мне было так жаль эту девочку. Я не представляла себе, как можно жить без мамы и без папы, и быть одной на всем белом свете. Бабушка рассказала, что когда произошла революция, все монашки в одну ночь ушли из монастыря. Никто не знал, куда они ушли. Вместе с ними ушла и девочка-сиротка, и больше о ней бабушка никогда ничего не слышала, а память о ней берегла всю жизнь.
***
