Объяснить, кто такой Федор Савинцев, далекому от фотографии, медиа- и арт-жизни человеку очень просто. Если где-то в мире произносят слова «современная фотография» и начинают называть фамилии, со стопроцентной вероятностью прозвучит и она — Савинцев. Он же Savintsev. Человек, который сотрудничал с самыми крупными агентствами мира Associated press и France press, а с 2003-го по 2006-й был шеф-фотографом «ИТАР-ТАСС». После того, как Федор ушел в свободное творческое плавание, его работы публиковались в лучших изданиях мира, выставлялись на самых известных площадках, уходили в именитые коллекции. У него какое-то нереальное количество наград, все в разных номинациях, и все по делу: от второго места в номинации «Люди» на «Пресс Фото России» в 2004 году до победы на Best Photographer Award, Russia в 2012 году, от побед на престижных конкурсах в Китае и Турции до шорт-листа в номинации «Архитектура» Sony World Photography Awards.
В 2012 году Critical Mass — TOP 50 включил Федора Савинцева в список 50 лучших фотографов мира.
Пять лет Федор занимается своим печатным бюро «Иматека» (слоган — «Припечатаем как следует») и продолжает фотографировать.
А еще он любит птиц. И прежде чем ответить на наши вопросы, попросил редакцию «Тверьлайф» сделать для него одну маленькую приятную вещь: повесить в городе скворечник. Вуаля! А теперь интервью.
— Есть мнение, что журналистика и современное искусство — не равные и не всегда совместимые среды обитания. В арт-среде на «прикладных документалистов» смотрят свысока: все-таки существует такая устойчивая оппозиция «высокое искусство» vs «все эти ваши повседневные дрязги». Вы в этом смысле человек уникальный и имеете, по сути, две профессиональных биографии: состоялись и в фотожурналистике, и на арт-сцене. Как в вашей картине мира соотносится фотожурналистика и искусство?
— Безусловно, у этих направлений различные задачи, но, по сути, все можно рассматривать как искусство, ведь художник осмысливает и передает образы, как и журналист, перерабатывая информацию, выдает образы, и эти образы воздействуют на сознание. Вопрос лишь в том, какими методами ведется передача смыслов. Мне уже давно не интересна журналистика в ее бытовом проявлении: констатация фактов, ковыряние в проблемах. Я плыву в русле документалистики, но лавирую между арт-миром и реальностью. Мне интересно документальный образ возвести на арт-сцену.
— Недавно прошла новость о закрытии журнала «Русский репортер», который никогда не был коммерческим проектом, а всегда был такой цеховой журналистской площадкой, где люди из удовольствия отрывались по классическому репортажу. Почему такие проекты закрываются? Это российская или мировая тенденция? Почему запрос на репортажную журналистику снижается, хотя люди по-прежнему любят и потребляют истории?
— Сейчас нет снижения интереса к классическому репортажу, просто все форматировалось, и теперь печатное издание нерентабельно, да и у отдельного фотографа, журналиста, блогера аудитория может быть намного шире, чем в издании, плюс полная свобода, без редактуры и ограничения действий. Я не знаю, закрывается ли РР, я уже давно не делаю репортажи для него.
— Кстати, чем закончилась история Motionphotojournalismclub? Вернется ли в ближайшем будущем запрос на такие проекты? Есть ли вообще в современной российской фотографии темы и явления, заслуживающие дискуссии?
— Дискуссионные темы всегда существуют, просто это все перенеслось в сетевое пространство, я регулярно устраиваю эфиры, где мы обсуждаем со зрителем интересующие и актуальные темы. Недавно я проводил лекцию про важность собирания марок в советское время: как образ на марках влиял на формирование мировоззрения у ребенка. Это, я считаю, не менее важная тема, чем разбор очередного теракта или войны, а может быть, и намного важнее.
— Одним из ваших учителей в фотографии был легендарный Владимир Мусаэльян, у которого есть потрясающие работы, но его все равно все помнят как фотографа «четырех генсеков». Насколько важен и интересен для современной классической фотографии опыт советских фотоклассиков? Хотелось бы пару-тройку фамилий, важных и значимых лично для вас.
— Я в фотографию пришел самобытно, и на всем пути я так и не встретил ни одного человека, который бы мне дал что-то большее, чем я смог приобрести сам. В. Мусаэльян никогда не принимал участие в формировании моего мировоззрения, да и учителем моим он был формально, его закрепили в агентстве за мной, так сказать, в статусе наставника, чтобы оправдать его присутствие в агентстве. В годы моей работы он уже не снимал. Мы, конечно, общались и уровень его личности весьма велик, но, скорее, это общение было просто байками из прошлого. Опыт советских репортеров был бы интересен, если бы хоть кто-то рассказывал правду: про пропаганду, про страх, манипуляции и т.д. В военные годы репортеры были военными и подчинялись законам государственного аппарата, о реальной журналистике речи-то не шло, все силы были брошены на борьбу с врагом.
Я знаю несколько человек, которые трудились в другой плоскости, фиксируя бытовую реальность: Вадим Опалин, например, мог бы быть хорошим примером.
— У вас есть интересный проект про «Кратовские дачи» — место обитания советской творческой интеллигенции. Сейчас в российской творческой среде генезис чаще ищут в диссидентских и «неформальных» советских проектах, целые поколения фотографов и художников получили образование в западных школах искусства и дизайна и живут в диалоге с местными творческими школами. А что же советское «официальное» искусство? Оно пригодится, это наследие?
— Безусловно, это наследие, на которое мало кто обращает внимание, а это наши коды, наша культура, и, развивая ее, мы бы смогли привнести намного больше, чем копируя Запад.
— Сейчас несколько лет идет всплеск интереса к Северу. Им увлечены все, от модных дизайнеров до кино- и фотодокументалистов. Чем вызван запрос и чем Север интересен лично вам?
— Да, я заметил такую тенденцию и считаю, что это, с одной стороны, очень хорошо, что фиксируется северная культура малых народов, но, с другой стороны, я всегда говорю, что необязательно мчаться на край света, чтобы увидеть красоту. Все рядом. Мне Север нравится своей умиротворенностью, силой, стихией, но проекты, которые сотни фотографов делают, фиксируют одно и то же: оленеводы, оленеводы и еще раз оленеводы.
— Человек — пейзаж — архитектура: узнали ли вы что-то глобально новое об отношениях этих трех субстанций во время ваших многолетних путешествий и поездок по России, по другим странам мира?
— Архитектурой я никогда не увлекался, но волею судьбы сделал два проекта про дачи, не уверен, что буду теперь регулярно засматриваться на идеи про архитектуру, мне все же ближе человек и природа и их симбиоз. Долгое время человек для меня был на первом плане, а в последнее время я его использую для демонстрации масштаба по сравнению с пространством. Мне интересно, как же эта букашка может о себе столько мнить.
— У ваших фоторабот — тысячи локаций. Пятерка самых любимых, тех, которые «инспирировали» больше всего?
— Белое море, Байкал, Алтай, Тибет, Тверь (Оршинские болота).
— Художники увлекаются комиксами, в фотосреде все серьезные фотографы приходят, мы так видим, к фотокнигам: это новый виток развития чего? Репортажа, кино, романа? Чем фотокнига так интересна самим фотографам?
— Я не из тех, кто увлечен этим форматом подачи информации, но если в голове у человека есть что-то, что он может передать, то книга — хороший инструмент.
— Вы человек, который, как мы заметили, с любовью и сочувствием относится к животным. В начале нулевых тема зоозащиты приветствовалась в фотографии: фотосерии о варварских традициях, связанных с убийствами животных на Фарерских островах, в Китае, в Гренландии, обсуждались, отбирались на конкурсы, отмечались премиями. Сейчас, такое ощущение, тренд прошел и о животных подзабыли. Почему?
— Нет, я не назову себя фанатиком зоозащиты, мое восприятие лежит в плоскости адекватного воспитания: видишь, что нужна помощь, — помоги, а бегать и истерить — это, конечно, действенно, наверное, но опыт подсказывает, что многие организации просто так зарабатывают, такая форма. Мне она не близка, но отношусь без осуждения, ведь кому-то они тоже помогают, что очень хорошо. Также мое отношение к живым существам сформировалось из-за пары событий в детстве, не лучших с точки зрения морали. Что касается фотографий и конкурсов, то это такое конъюнктурное болото, что всерьез о них говорить нет никакого желания. Сними сейчас растерзанного слона, гориллу, распятую в джунглях, и эти снимки обязательно войдут в «лучший в мире конкурс wpp».
— Арт-сцена разрастается, но все равно, по нашим личным наблюдениям, долгосрочного успеха и тут добиваются люди, способные рождать смыслы. Как российская фотография выглядит сейчас в мировом срезе? Наших фотографов рады видеть на конкурсах и выставках? Мы тут в позиции тех, кто следует за трендами или все-таки их задает?
— У нас в России до сих пор не появилось институций, которые бы могли полноценно формировать восприятие авторов, все это подражательство и копирование. Можно найти отдельных персонажей, самобытных, которые бы могли сформировать собственную среду, но их личные амбиции и неустроенность не позволяют расширить возможности. Все эти бесконечные фотошколы ничего толкового не дают, на мой взгляд. Было бы по-другому, мы бы видели результат. А пока Запад ждет лишь того, что сам дал, очень мало самобытного, что можно включить в мировой контекст.
— Знаем, что вы бывали, бываете и, надеемся, будете бывать в Твери. Как насчет фотопроекта в наших краях? Встречали ли тверские пространства, достойные рефлексии?
— Вся Тверская область — это жемчужина. У меня большое количество работ, которые сделаны в Тверской области, и я считаю, что тут особая энергия.
Заказать фотовыпуск можно:
— написав нам в сообщения группы ВКонтакте.
— в сети киосков Кардос (бывшие киоски «Союзпечать»),
Также вы можете его полистать во всех автосалонах и работающих салонах красоты
Цена 150 рублей. Возможна доставка.
