Когда Елизавету Лихачеву представляют директором Пушкинского музея, она с долей самоиронии уточняет: «И не только…». Что ж, это действительно тот случай, когда до конца неясно, кто же кого красит — человек место или место человека: новая руководительница ГМИИ имени Пушкина, вступившая в должность полгода назад, широко известна в творческой среде как потомственный профессиональный искусствовед и специалист по архитектуре, а еще как жесткий и креативный музейный менеджер, превративший недрогнувшей рукой музей архитектуры имени Щусева из обители для узких специалистов в моднейшее место Москвы. Движком был музейный лекторий, который разросся при Лихачевой в полноценную популярную площадку, выйдя далеко за пределы музея, да и столицы. Перебравшись в Пушкинский, Елизавета Лихачева продолжает читать лекции и навещать культурные институции в регионах. 8 июля послушать ее двухчасовую лекцию об иностранных влияниях в архитектуре в усадьбу Знаменское — Раек под Торжком собрался целый зал.
После лекции мы взяли у Елизаветы Станиславны небольшое интервью.
— Разговоры об иностранных влияниях сейчас на волне войны, объявленной Западом России и русской культуре, общество встречает в штыки. Почему вы решились поднять сегодня именно эту тему?
— Согласна, она звучит провокационно, но я неслучайно сформулировала ее именно так: что бы ни творила в отношении нас Европа, как бы ни отказывала русской культуре в ее «европейскости», мы-то с вами все равно должны помнить, что русская культура — часть европейской, скажу больше — возможно, именно мы сейчас и есть ее главные хранители и продолжатели. Пройдитесь по нашим городам, оглянитесь по сторонам: ах, как мы, русские, любим барокко! Да и то же палладианство, попав на нашу почву, как и все остальное, проросло экспериментами, эклектикой, творческими фантазиями, но тем и сильна, уникальна наша русская культура. А вот китайских пагод вы в России не встретите, ни одной. Так что давайте не будем иванами, не помнящими родства, а будем мудрыми людьми, знающими свою историю, культурные корни и умеющими их беречь. Нас вообще не должно волновать, что думают по этому поводу на Западе: там и в лучшие-то времена не желали признавать наше культурное родство, культивируя высокомерие. Помню, как руководительница одного серьезного европейского института, специалист по искусству, которая, казалось бы, знала Россию и ей симпатизировала, тем не менее, оказавшись в первый раз в Знаменском-Райке, потрясенно воскликнула: «Этого не может здесь быть!». Ключевое слово — «здесь».
— Но ведь, напоминая об иностранных влияниях в русской культуре, вы невольно дарите аргументы той небольшой и громкой части общества, которая не очень-то любит Родину и в этом вполне солидарна с коллективным Западом. Помню, один мой пожилой знакомый, ярый либерал и западник, доказывал как-то под рюмку, что вся российская культура вторична…
— … Как и вся европейская культура, которая вторична по отношению к античной, то есть по отношению к Древней Греции и Риму. Только там этого совершенно не стесняются — пора перестать стесняться и нам: и просто любить свою Родину. Любить и гордиться тем, как творчески мы воспринимали западные и восточные традиции, став их плавильным котлом, точкой сборки. Проехав по Польше, вы обнаружите десятки построек в духе Палладио, которые напомнят вам о Знаменском-Райке. Вот только львовская постройка — это абсолютный, стопроцентный шедевр, как и все, что построил Львов.
— Вы высказали в лекции еще одну мысль, способную раздразнить гусей и вызвать дискуссии: вы против повального восстановления брошенных церквей и усадеб.
— Во-первых, моя мысль звучала все-таки иначе: сначала нужно научиться верить в Бога, а потом браться за восстановление храмов. А во-вторых, такова судьба архитектуры: когда у здания нет хозяина, нет четкого и понятного функционала, оно гибнет. Что толку возводить стены, если умирает территория, если нет не просто церковного прихода — ни одной живой души? Но этот закон, к счастью, работает и в обратную сторону: когда мы восстанавливаем в глубинке шедевры архитектуры с понятным, реальным функционалом, мы тем самым развиваем территорию, поддерживаем в ней жизнь, помогаем живущим на ней людям. Между прочим, в этом и заключается главная миссия внутреннего туризма, в рамках которого в конечном счете живут все восстановленные объекты культуры: дать местному населению работу, помочь малому и среднему бизнесу. То же Знаменское-Раек после восстановления, находясь рядом с федеральной трассой на популярном туристическом маршруте, конечно, могло бы вернуть жизнь в окрестные села и деревни. Но начинаться все, повторюсь, должно с грамотного функционала. Когда некоторое время назад государством овладела идея раздачи состоятельным людям брошенных культурных активов с прицелом на восстановление, задумка провалилась именно из-за непонимания этой простой вещи. Немногочисленные примеры успешных восстановлений силами меценатов лишь подтверждают правило: все получилось только там, где люди начали жить и работать в восстановленных объектах или превратили их в музейные и туристические, с понятным наполнением, стратегией развития.
— Приехав сюда с лекцией, вы тем самым помогаете привлечь внимание к львовскому Райку, который сейчас находится в ведении Всероссийского историко-этнографического музея, базирующегося в Торжке, и стоит как раз на пороге восстановления. Выходит, вы за возрождение усадьбы?
— Когда речь идет о безусловных шедеврах — конечно, их нужно сохранять и восстанавливать. На мой взгляд, Знаменское-Раек — идеальное место для музея русского палладианства, я уже не раз озвучивала коллегам эту идею. Но вариантов развития, конечно, может быть много.
— А что еще, кроме Райка, в Тверской области, на ваш взгляд, достойно срочного восстановления?
— Это все, что спроектировал и построил Львов. Это памятники Калязина, это исторические постройки Кашина… Список получается длинный, ведь, кроме однозначных архитектурных шедевров, есть еще и постройки, имеющие особое культурное значение, без которых немыслима история местности, сам ее образ.
— Сидя в зале и следя за вашим общением с публикой, мы поняли, что со многими из присутствующих вы знакомы лично, и очень давно. Часто бываете на торжокской и в общем на тверской земле? Сразу хочется задать и профессиональный вопрос: вы единственный директор крупнейшего федерального музея, кто заговорил с первого дня работы о сотрудничестве с регионами, о поддержке регионов и выходе за пределы условного Садового кольца. Так что же, у Пушкинского музея стоит ждать появления новых филиалов?
— Я ярый противник филиальной истории, так как филиалы ведут музей в тупик: в этой схеме «дочки» всегда получают ресурсы и внимание по остаточному принципу — не потому, что не любимы, а потому что филиалами на практике невозможно управлять. Как раз сейчас мы ломаем голову над тем, что делать с филиальным хозяйством ГМИИ, и никаких экспансий в регионах точно не планируем.
Но сотрудничество может иметь много других форм: это обмен опытом, совместные мероприятия, подготовка специалистов, создание тех же лекториев — но в первую очередь, это, конечно же, экспонирование, то, на что сейчас и существует мощный запрос в регионах.
А еще есть не столько директорская, сколько личная человеческая позиция: я верю в талантливость, креативность, характер наших людей и всегда с великой радостью поддерживаю, чем могу, таких пассионариев в регионах. Я действительно много лет дружу с торжокским Всероссийским этнографическим музеем и не раз была здесь с лекциями. Искренне восхищаюсь руководством музея, всей его командой, настоящим подвижничеством (простите мне громкое слово, оно тут уместно) этих людей. Вижу, сколько всего сделано, как много в итоге получается, через все тернии и препоны: поддерживать коллег буду и впредь. Не вижу ничего плохого в том, чтобы использовать свои новые возможности и ресурсы в том числе в помощь таким региональным проектам, двигающим свои музеи и территории вперед.
— Хочется завершить разговор на теме, с которой начали разговор: мы в конфликте с Западом, и один из ударов направлен на русскую культуру. На Западе ее пытаются не просто отменить — у нас очень хотят отобрать наш русский авангард, все наши культурные достижения и открытия, которые были затем восприняты Западом. В России же на этом фоне идет долгожданная смена элит: на капитанские мостики культурных институций заступают яркие и при этом патриотичные люди. В чем смысл процесса и главная задача новых героев российского культурного поля?
— Как всегда и бывало в истории, война проявила все — кто нам друг, а кто нам враг, кто искренне любит свою Родину, а кто видит в ней лишь финансовый инструмент. Сейчас мы по сути рождаем новую страну, но у нее много шансов умереть при родах. Пора осознать: удар по культуре — это мощнейший удар по России. Это не какая-то мелочная попытка нас уязвить и обидеть — это попытка нас уничтожить, и действенный ответ тут может быть только один: речь о ценностях, о том, что творится у нас в головах. Хватит стесняться своей природы, своего культурного естества: пора, например, честно признаться самим себе, что Россия является империей. Была, есть и будет — и в этом нет ничего плохого.
Если мы сами не научимся себя ценить и уважать, кто же будет делать это за нас? Самоуважение и принятие нашего культурного кода — вот принципиальное качество, которым, на мой взгляд, и должна обладать элита нашей новой, рождающейся в муках и борьбе, страны.
Беседовала Юлия ОВСЯННИКОВА
