Большое интервью: митрополит Тверской и Кашинский Амвросий о политической конъюнктуре, новых храмах и духовном поиске
9 декабря 2020, Среда 12:24
Автор: Юлия Овсянникова
Фото: Тверская Епархия
47548
«МК в Твери» взял большое интервью с митрополитом Тверским и Кашинским Амвросием
25 августа в Тверской митрополии Русской Православной Церкви произошли большие перемены: архиепископом Тверским и Кашинским, главой Тверской митрополии был назначен викарий Патриарха Московского и Всея Руси, наместник московского Сретенского монастыря и ректор Сретенской духовной семинарии архиепископ Верейский Амвросий (Ермаков). Уже 29 августа он был на тверской земле и служил первую службу.
Причины перемен Священный Синод не озвучил. Но они были понятны без слов: в Тверской митрополии конфликтовали верующие, центробежная сила набирала обороты. Кадровое решение Синода выглядело логично: у архиепископа Амвросия, известного церковного иерарха и миссионера — репутация очень миролюбивого человека, способного найти общий язык как с прихожанками в деревенском храме, так и с высоколобыми теологами.
С тех пор прошло три месяца. Что изменилось за это время в Тверской митрополии? Как церковь справляется с тяготами пандемии? Как новый глава митрополии видит взаимоотношения церкви, государства и верующих в Тверской области? Как привести молодежь к Богу, и нужно ли восстанавливать порушенные монастыри? Об этом и многом другом мы беседуем с митрополитом Тверским и Кашинским Амвросием.
— Владыка, для начала откровенный вопрос. Вы очень известный в церковном мире человек, были ректором двух главных духовных академий страны в Москве и Санкт-Петербурге, наместником Сретенского монастыря и викарием Патриарха. Не разочарованы ли вы назначением в Тверь? Ведь это не столица, а провинция, и вдобавок здесь множество нерешенных проблем…
— В церкви нельзя жить по законам политики и экономики, с долгосрочным планированием и раздачей обещаний, потому что церковь живет Христом, и истинная цель жизни верующего человека — это, как говорил преподобный Серафим Саровский, стяжание Духа Святого. Нужно довериться Богу и жить с Христом, а для верующего человека не имеет значения, где жить и где служить — в столице, в Твери или в глухой деревне.
Это моя первая митрополия, где я несу личную ответственность за тысячи людей и сотни приходов. Это новый этап моего служения, и он важен не только для меня, но и для тех, с кем меня сталкивает жизнь.
Конечно, это непростая ноша, но когда я сюда приехал, почувствовал себя дома. А сейчас, через три месяца, приезжая в Москву, уже ощущаю дискомфорт, спешу назад, в Тверь.
Мне очень нравится на тверской земле. Когда еду через села и деревни, вижу маленькие храмы, поля, деревянные домики, возвращаюсь в детство. Все это близко и дорого. А когда изучаешь историю тверской митрополии, понимаешь, какие люди руководили епархией, начинаешь чувствовать свою личную сопричастность и ответственность. Первым епископом тверским был святой Симеон Полоцкий, эту кафедру занимал митрополит Платон (Левшин). Митрополит Филарет (Дроздов), архиепископ Амвросий (Протасов), ректор Московской духовной академии архиепископ Алексий (Ржаницын)… В этом ряду великих иерархов, богословов, пастырей и молитвенников особое место лично для меня занимает архиепископ Фаддей, священномученик, к которому я много лет обращался с молитвами.
На днях я служил в Спасо-Преображенском соборе, был День памяти святителя Филарета, и я поминал всех своих предшественников. После службы была проповедь, я обратил внимание на единство прошлого и настоящего: ровно двести лет назад на этом самом месте стоял святитель Филарет и тоже произносил проповедь. Я зачитал ее фрагмент и сам удивился, насколько уместны оказались слова святителя.
Я спокоен и за Тверскую землю, и за Тверскую митрополию: знаю, что великие святые, просиявшие здесь, молятся за нас и нас не оставят. Бояться нечего.
— Ваши первые месяцы в Твери пришлись на пик пандемии. Как Тверская митрополия справляется с этим испытанием? Знаем, что многие маленькие приходы сейчас страдают еще и от безденежья.
— Труднее всего, действительно, отдаленным маленьким приходам. И все же, я убежден, что если прихожане любят и уважают священника, они никогда не бросят ни его, ни церковь в беде. Да, священнослужителям сейчас непросто, но есть ведь те, кому во стократ сложнее: это пенсионеры, одинокие мамы, многодетные семьи, безработные, люди в глухих деревнях, которые получают очень маленькие зарплаты. Трудный период нужно перетерпеть и друг друга поддерживать.
Недавно я был в Кимрском благочинии и увидел там единство, которое готов ставить в пример. А начинается все с благочинного, который вникает в проблемы сельских священнослужителей, не устраняется от них, а пытается помочь. Если у благочинного болит сердце за свои приходы, он обойдет сто человек, встретится с благотворителями и найдет выход. Если так поступает благочинный, начинают помогают друг другу и священники.
Мне хочется, чтобы сложные вопросы внутри митрополии, благочиний, решались в мире и согласии, без административного вмешательства.
— Как складываются отношения Тверской митрополии с соседними епархиями и ваши личные отношения с епископом Адрианом и епископом Филаретом?
— На первой же службе в Твери мы служили вместе, а потом провели архиерейский совет. К сожалению, из-за пандемии сейчас не удается общаться, но мы регулярно созваниваемся.
С владыкой Адрианом я знаком несколько лет и даже участвовал в его рукоположении. А владыку Филарета я знал еще в тот далекий период его жизни, когда он был мирянином. Отношения у нас братские, доверительные, добрые.
Что касается дружеских визитов и служб в соседних епархиях, это обязательно будет, но чуть позже. Во-первых, давайте дождемся, когда пандемия пойдет на спад. А во-вторых, сначала мне хочется все-таки поближе познакомиться со своей митрополией, пообщаться со священнослужителями и прихожанами. Я еще не был в Осташковском и Конаковском благочиниях и не везде служил. Весной хочется заглянуть в глубинку. Провести службы на свежем воздухе у некоторых порушенных храмов.
Когда я был викарием Кемеровской епархии, старался почаще служить в селах и деревнях, где еще не ступала нога архиерея. На таких службах и хор на клиросе порой поет невпопад, и священник запинается, вместо украшений — деревенские полотенца, полевые цветы, но зато весь храм молится. Такие службы — это свет и радость, они наполняют душу красотой и любовью.
— Вы известный знаток церковного пения, руководили знаменитым хором Сретенского монастыря, а с 20 ноября являетесь председателем Церковно-общественного совета при Патриархе. Как вам тверские церковные хоры? С вашим появлением забрезжила надежда на проведение в Твери мероприятий, связанных с певческим церковным искусством.
— Если говорить о качестве тверских церковных хоров, тут, будем честны, есть над чем работать. Если бы не пандемия, я бы и сам в свободное время мог проводить репетиции, но пока это пришлось отложить.
А вот идеи привезти в Тверь конкурсы и фестивали хорового пения действительно есть. Есть мечта провести конкурс сводных детских хоров на базе Твери. Есть идея целого церковно-певческого съезда. Но нужно запастись терпением и для начала дождаться конца пандемии.
— В стране каждый год восстанавливаются и строятся храмы. Есть люди, которых это раздражает. Они говорят: «Зачем это нужно, если и действующие церкви стоят полупустые? Постройте лучше школы и больницы». Что им ответить?
— Люди, которых раздражают новые и восстановленные храмы, не понимают самой сути церкви. Есть поговорка: храм не в бревнах, а в ребрах. Если в селе разрушен храм, и нет духовной жизни, значит, скоро там начнутся нестроения, потом закроется школа, потом клуб и медпункт, а закончится все бегством молодежи и смертью села. Без жизни духа все социально-экономические успехи идут прахом. Храм — сердце духовной жизни, и в городе, и на селе. Посмотрите на микрорайоны, где, казалось бы, есть все для счастливой жизни: и новостройки, и детские сады, и гипермаркеты с парковками. Но если у человека, который там живет, нет потребности общаться с Богом и вглядываться в свою душу, нет места, где ему об этом напоминают, счастливым он все равно не будет. А такие микрорайоны ощущаются как пустые, лишенные жизни.
Человек, который заботится о детях, о том, кем они вырастут и с чем придут к финалу своей жизни, никогда не скажет: «Храм не нужен». Посмотрите, с какой скоростью меняются общественные ценности, и как они варьируются в разных странах. Поэтому крайне важно, чтобы было место, где хранятся ценности вечные, непреходящие. Это место — храм, это христианская община — Церковь.
Я не склонен к страшилкам, сам не раз бывал на Западе: там много такого, что стоит перенять. Но в том, что касается духовной жизни, приверженности Христу и его Церкви, мне категорически не нравится путь, по которому идет Запад. Церковь не должна приспосабливаться к сиюминутной конъюнктуре, рожденной медиа и общественными институтами, и пытаться понравиться тем, кто ни во что не верит.
Вот почему важно и строить новые храмы, и восстанавливать утраченные.
— Значит, восстановление Спасо-Преображенского собора тоже будет доведено до конца?
— Обязательно. Ведь в свое время разрушили не собор, не здание — это вырвали корни тверской духовной жизни, вырвали с мясом часть истории страны, историю сотен семей, прошлись по человеческим судьбам. Лучшие люди Твери мечтали о погребении у главного городского храма, который был символом веры и стойкости русского человека. Веками горожане ложились в землю у Спасо-Преображенского собора. Кто нам дал право решать за них?
Я уверен: дискуссия о том, нужно восстанавливать Спаса-Преображенский собор или не нужно — это поле войны Бога и дьявола. И воюют они не за собор, а за нас. Те, кто протестуют против восстановления храмов, поступают неразумно и недальновидно.
Скажу больше: когда я вижу древние храмы, которые строили крестьяне без инженерного образования, без цифровых технологий и 3D-моделей, но с огромной верой в душе, рождается горький вопрос — а достигли ли мы на самом деле какого-то прогресса?
Кстати, есть идея дополнительно обустроить в восстанавливаемом Спасо-Преображенском соборе два пространства: одно для проведения небольших мероприятий духовной тематики, выставок, презентаций, второе — чтобы можно было после службы попить чая и побеседовать с прихожанами, в первую очередь, с молодежью. Такой молодежный центр очень нужен.
— В последнее время внутри церкви начали образовываться некие идеологические «крылья» и обозначились социальные ниши со своими пастырями, рупорами, медиа. Видимо, это общемировой тренд. Как вы относитесь к расслоению и к модернистским веяниям в церкви? Действительно ли у верующих-либералов должны быть свои пастыри и свои традиции, а у верующих-консерваторов — свои? И как церкви позиционировать себя в современном мире, где модно как раз все то, что не приемлет церковь?
— Я не хочу делить верующих на группы. Церковь — для всех, потому что Христос пришел в мир для всех.
Что касается модернизма и моды, то Церковь по природе консервативна. Одно из самых важных и многозначных церковных понятий — это канон, идея которого как раз в неизменности. Желание Русской Православной Церкви хранить вечные ценности и готовность их отстаивать помогли пережить все испытания и пройти путь в тысячу лет.
Но при этом мы должны искать новые инструменты общения, диалога с той же молодежью. Ведь если еще сорок лет назад картины Страшного суда оказывали очень сильное воздействие на людей старшего поколения, то в общении с современной молодежью этот образ уже не работает, не вызывает у нее эмоций и душевного отклика. В кино, компьютерных играх они видели вещи пострашнее. Значит, нужны другие слова и метафоры — но не новые ценности и новый канон. Тут, кстати, можно многому поучиться у сербов и особенно у черногорцев. Их церковь так грамотно, с такой любовью работает с молодежью, что больше всего молодые люди в этих странах доверяют священникам. В сложных ситуациях, о которых боятся рассказать даже родителям, многие идут за советом в церковь, зная, что там их не осудят.
У нас же в девяностые была сделана тактическая ошибка: приходскую жизнь отдали в руки самых опытных прихожан, а точнее, прихожанок. Они же в силу возраста не были готовы принять молодежь такой, какая она есть. В итоге у многих молодых людей сложился в голове образ неприступной церкви: как места, где нужно ходить по струнке в правильной одежде. А ведь молодежь на то и молодежь, чтобы совершать ошибки. С ней нужно по-доброму общаться, а не отвергать.
— Как вы относитесь к бесконечным информационным кампаниям по разоблачению Церкви и священнослужителей, к скандальным сюжетам о часах и машинах священников? Ведь и в церкви, согласитесь, есть случайные люди, которые наносят своим поведением и образом жизни удар по ее репутации.
— Моя позиция очень проста. Священники не падают к нам с неба, они тоже часть общества. Какое общество — такие у нас и учителя, врачи, чиновники, журналисты, священники. Вдобавок традиция священства в нашей стране прерывалась на семьдесят лет, что до сих пор очень ощутимо. Когда я слышу, как кто-то яростно критикует церковь и священников, задаю простой вопрос: «А что сделал лично ты, чтобы церковь стала лучше? Чтобы священники стали лучше? Воспитал ли ты, например, своего ребенка так, чтобы он стал прекрасным, достойным священником?». Но вот ведь какой парадокс: помочь церкви стать лучше готовы единицы, а критиковать — тысячи.
Не менее важно понять, в чем цель такой критики? Могут ли разоблачительные кампании в принципе принести церкви какую-то пользу? Сильно сомневаюсь. Зато вред они наносят колоссальный, искушая тысячи людей, отвращая их не просто от Церкви — от веры, от Бога. Неважно, какими благими целями объясняются информационные атаки на священников: тот, кто целит в них, обязательно попадет в церковь, а значит, в основы жизнеустроения, без которых не будет ни нашей страны, ни народа, ни культуры.
Согласен, священники тоже совершают иногда неправильные поступки и неправильно себя ведут. Потому что они люди, а люди по своей природе грешны. Но нам не дано знать, когда и в какой момент в грешном человеке проступит образ Божий. Не надо спешить никого осуждать.
Церковь называют врачевательницей, Сюда идут с душевной болью, в поисках ответов и спасения. Никого ведь не удивляет, что в клиниках больных людей больше, чем здоровых. Но почему же это тогда удивляет в Церкви?
Когда начинаются поиски хороших и плохих людей в церкви, попытки сортировки всех на белых и черных, это страшное заблуждение. Церковь свята не нашей человеческой святостью, а Христовой. Отдельные люди не могут быть церковью. А вместе мы Церковь.
Священнослужителям же Тверской митрополии я хотел бы донести следующее: если у священника слова не расходятся с делами, его всегда будут любить и уважать, и никакая грязь к нему не прилипнет.
Что касается попыток развалить церковь на мелкие группы со множеством пастырей во главе, то буквально недавно я сделал публикацию в «Инстаграм» как раз на эту тему, приведя отрывок из автобиографии митрополита Платона (Левшина), где он объясняет свои принципы руководства тверской епархией: «В производстве дел не взирал Платон на сильные лица, ни на просьбы, ни на слезы, коли то находил со справедливостью законною несообразным и с расстройством общей паствы порядка. Также и выборы от прихожан во священно и церковнослужители не уважал, ибо находил их по большей части пристрастными или вынужденными просьбою других, не имеющих другого достоинства, кроме что умеют докучать, кланяться и плакать. Таковые Платоновы поступки многим были не по нраву, и невыгодные за то слышал он отзывы, но вместо того большая часть всякого состояния людей были тем довольны и должною ободряли его похвалою, видя во всём его прямодушие, а притом и на самом деле усматривая лучший по духовенству порядок, как-то и был пастырь тем утешен, что некоторые из дворян отозвались к нему с благодарностью за хороших данных им священников».
Церковь устроена иерархично, и когда кто-то начинает посягать на права священников и епископов, он вносит смуту.
— Как же тогда решать проблему церковных кадров?
— Нужно действовать правильно и ждать. Мне довелось работать в двух главных духовных академиях страны, и я убедился: важно не столько образование, сколько духовный пример, пример подвижничества, наставничества. А его можно получить только в общине. Именно такой «академией духа» была в 19 веке Оптина пустынь, была и остается Троице-Сергиева Лавра.Таких нравственных примеров, способных впечатлить и увлечь молодого человека, сейчас мало, и в этом как раз главная беда.
Именно поэтому мне очень больно от того, как поступил Патриарх Варфоломей, ведь наше монашество нуждается в общении с Афоном, в афонской молитве, афонском образе жизни, в примерах духовного и нравственного служения. Лично я ратую за восстановление этой кровеносной системы, много веков питающей русское монашество.
— Как вы видите взаимоотношения митрополии и региональной власти?
— У церкви и власти разные призвания, их нельзя смешивать. Но если в добре можно быть вместе, что в этом плохого?
Я не интересуюсь политикой и не даю политикам оценок. Но если государство борется с вредными привычками, ратует за духовно-нравственное воспитание детей, заботится о демографии, в этом можно и нужно участвовать. С главой региона у нас сложились добрые, человеческие отношения, с ним как с верующим человеком легко разговаривать о важных вещах. Он знает потребности митрополии, все ее проблемы, но, так же как я не пытаюсь вмешиваться в политику и давать советы, не вмешивается во внутренние процессы митрополии.
— Готова ли митрополия подключиться к областной демографической повестке, например, к профилактике абортов?
— Готова, и как раз сейчас мы изучаем наработки других регионов по этой непростой теме. Когда пройдет пик пандемии, хочу лично посетить квартиры, которые предназначены для будущих мам, оказавшихся в сложной жизненной ситуации.
Важно решать не только бытовые проблемы таких женщин, но и найти для них правильные слова. К сожалению, не все священники готовы к таким беседам. Это долгая работа, и мы ей займемся.
— Когда у меня плохо на душе, и я чувствую, что внутренние силы на исходе, перечитываю рассказ Чехова «Студент». А что читаете, смотрите, делаете в таких случаях вы?
— Читаю «Толкования на подвижнические слова аввы Исайи» архимандрита Эмилиана (Вафидиса) «Слова утешения» схимонаха Иосифа Ватопедского, проповеди человека, которого хорошо знал и с которым молился в студенческие годы — архимандрита Кирилла (Павлова) и другие. Люблю море на картинах Айвазовского, музыку Свиридова. Конечно же, записи хора архимандрита Матфея (Мормыля), который меня очень многому научил. Мне нравится бродить в одиночестве по лесу, дышать воздухом, слушать птиц, скрип деревьев. К сожалению, сейчас для таких прогулок нет времени, но мечтаю когда-нибудь прогуляться по тверском лесу.
Если Вы нашли ошибку, пожалуйста, выделите фрагмент текста и нажмите Ctrl+Enter.