Вслед за мужским вышел женский номер журнала «Тверьлайф». Это специальный тематический выпуск.
От редакции
Биография автора столь же необычна, как и судьба главной героини романа. Наталья Соловьева родилась и выросла в Беларуси, получила образование в Париже, а с 2003 года живет в Москве. Работала на руководящих позициях в сфере маркетинга и рекламы в международных компаниях. В 2010 году обратилась к художественному творчеству, окончив курсы сценарного и литературного мастерства. Однажды приехав в село Берново Тверской области, Наталья влюбилась в эти места. Результатом творческого вдохновения стал исторический роман «На берегу Тьмы».
Помощь в создании произведения автору оказали известные этнографы, историки, фольклористы. В результате книга стала настоящей энциклопедией деревенской жизни начала ХХ века. Свадьба с обрядовыми песнями, роды с повитухой, ярмарка, гадания, православные праздники вперемешку с языческими обрядами и заговорами — и все это на фоне человеческих страстей и исторических потрясений России.
Прадед ее мужа, Александр Сандальнев, был в начале 20 века управляющим берновского имения помещиков Вульфов. В романе Наталья Соловьева рассказывает семейную историю. О том, как в их прабабушку, простую крестьянку (в романе главная героиня Катерина Бочкова), был отчаянно влюблен последний владелец усадьбы, Николай Вульф. Но она вышла замуж за его управляющего. Отчаянная страсть, светлая любовь — бабушка пронесла эти чувства сквозь годы. А жизнь ей досталась трудная: Первая мировая, революция, Гражданская, Великая Отечественная…
А ещё в книге много добротной исторической фактуры (не зря Наталья три года провела в тверских архивах!). Как гуляли на сельских ярмарках? Как одевались? Как варили к свадьбе колбасу, молотили рожь и мяли лен? Какие песни пели? Чего боялись? Какие заговоры говорили, чтоб защитить себя от бед? Все описано так подробно и живо, как будто не книгу читаешь, а смотришь кино.
Роман Натальи Соловьевой «На берегу Тьмы» выходит в издательстве «АСТ», в новой серии «Городская проза» под редакцией Игоря Воеводина.
Наталья Соловьева
«На берегу Тьмы»
Отрывок из романа
Семнадцатого июля Агафья с Катериной варили варенье из вишен. Сначала предстояла самая неприятная работа: покрывая все вокруг въедливыми брызгами кислого сока, вытащить шпильками косточки.
— Тьфу ты, собака! — то и дело раздражалась кухарка. Она терпеть не могла варить вишневое варенье. То ли дело сливовое: возни мало, косточки большие,
а варенье сладкое и ароматное, со шкурками. Но урожай вишни в этом году оказался, как назло, огромным: ни конца, ни краю этим ягодам. — Ты свои банки пометишь и отдельно в подвал поставишь, — наказывала Агафья. — Как народишь младенчика, муж все на
хутор свезет.
— Да неудобно как-то: сахар-то не мой, а барский… — отнекивалась Катерина.
— Так ведь и ты барину варенье варить не должна, вот за работу и возьмешь десяток баночек-то.
Провозившись с ягодами все утро, принялись наконец варить. Агафья притащила четыре медные сковороды с длинными деревянными ручками и растопила плиту. Поставила две сковороды, предварительно отмерив в них воды и сахара, еще как мать учила. Или свекровь? Уже не вспомнить… Когда сироп разогрелся, расползся и стал то тут, то там покрываться пузырьками, кухарка добавила по ложке патоки — чтобы варенье не засахаривалось. В кипящее сладкое варево Катерина осторожно засыпала исходящие соком, обмякшие ягоды. Вскоре показалась тревожная ароматная пена, сначала нерешительно потопталась у краев, а потом, осмелев, с нарастающим гулом и шипением захватила всю кипящую поверхность «вари». Кухня наполнилась беззаботным летним ароматом. Сковороды задребезжали, и Агафья, ухватив ложкой капельку сиропа, опустила ее в воду — та пошла ко дну.
— Готово! — радостно оживилась Агафья. — Давай следующую партию. — И убрала две сковороды с кипящей «варей» на стол, отдохнуть.
Катерина тем временем поставила на плиту две новые сковороды, с которыми предстояло проделать ту же операцию, и приготовилась отмерять сахар.
В кухню ворвался взъерошенный Ермолай:
— Всеобщая мобилизация! Война с Германией!
Агафья упала на колени:
— Господи помилуй!
— С чего ты взял? — не поверила Катерина.
— Нарочный из Старицы прискакал — указ на
площади зачитывал. А чего зачитывать? — сплюнул
Ермолай. — Одни старики с детями в Бернове сидять. Мужики с бабами на сенокосе сейчас.
Как назло, Николай и Александр тоже уехали в поле.
— Ты скачи, Ермолка, барина с управляющим найди, им скажи, — попросила Агафья. Когда Ермолай вышел, завыла: — Ох, чуяло мое сердце беду! Ох, останемся мы сиротинками! Ох, правду старцы сказали!
— Что делать-то, Агаша? — тоже начала всхлипывать Катерина.
Вид плачущей Катерины на последних неделях срока привел кухарку в чувство. Еще разродится со страху, не дай Бог. Агафья встала и закрыла чугунными крышками горелки:
— Ты давай успокойся, милая, не про то забота твоя. Про ребятеночка свого думай. А мужики сами разберутся. Вот Николай Иваныч приедет и все нам правильно скажет.
Пришла, утираясь платком, заплаканная Клопиха:
— Ох, беда! Мужиков наших на смерть отправляем!
— Ты чего городишь-то, — вмешалась кухарка, показывая на Катерину, — может, и обойдется как-нибудь. Уж царь-батюшка наш не допустит погибели своих ребятушек-то.
— Ох, мой Васенька! — не унималась Клопиха. — Не пущу!
Григорий Иванович зашел на кухню, отрезал себе ломоть хлеба и сказал:
— А я поручаю себя Царице Небесной. Хочу пострадать за веру святую, за царя-батюшку и родимую мать-землю русскую, за православный наш народ. Пострадать, да и помереть в сражении. Не поминайте лихом, — с этими словами он поклонился и ушел — поехал в Старицу.
Вскоре во дворе заржали лошади: прискакали Николай с Александром. Александр стремительно вбежал на кухню и обнял Катерину:
— Катя, родная, иду отечество защищать! Пора!
Катерина опешила:
— Неужто ты поедешь, не дождавшись родов? А убьют тебя, так и не узнаешь, кто у тебя, сын или дочь?
— Так ведь всеобщая мобилизация, Катя, война, как же можно!
Николай, который пришел после Александра, вмешался, стал успокаивать Катерину:
— Поедем завтра в Старицу — может, и не мобилизуют, — у него после окончания университета отсрочка, к тому же единственный кормилец в семье.
— Как? Сидеть и трусливо штаны протирать, пока другие воюют? — встрепенулся Александр.
— Во-первых, нечего горячку пороть, может, мы немца напугаем, и не будет никакой войны, а во-вторых, у нас сенокос сейчас — об этом тоже надо подумать. Чем лошадей на войне кормить, воздухом? Не будет сена — не будет и победы, кавалерия воевать не сможет. Делай каждый свое дело! И вы все не ревите! — начал выходить из себя Николай. — Что тут? — он подошел к столу, на котором стояла еще горячая сковорода с ароматным вишневым вареньем. — Вот и варите, запасайтесь на зиму!
— Барин, а старцы-то все знали — быть войне-то, — запричитала Агафья.
— Чему быть — того не миновать, — отрезал Николай. — Немца побьем, и все! Не реви, — он подошел к Агафье и обнял ее за плечи.
Катерина, бледная, в оцепенении, сидела на лавке. Слезы куда-то пропали. В один миг ее счастье исчезло. Неужто останется совсем одна? Как выдержать такое горе? Муж уйдет воевать. А что, как ребенок сиротой вырастет, так и не увидит своего отца? Катерина почувствовала, как дитя неистово забилось у нее под сердцем, как будто услышав ее горестные мысли. Катерина стала ласково гладить живот, но резкая боль обхватила поясницу и тут же теплая вода потекла у нее между ног на пол.
— Саша!
Александр бросился успокаивать жену:
— Не бойся, я дождусь, не оставлю тебя.
— Уже, уже началось!
— Как? — испугался Александр. — Что же делать?
Агафья опомнилась первой:
— Ну вот, напужали бедную! Рожает раньше срока! Повитуху нужно! Ермолай! Ехай за ей!
Ермолай, занятый мыслями, мобилизуют его по возрасту или нет, больше всего хотел сейчас выпить, а не мчаться опять через все село:
— За кем ехать?
— Мы с Егоровной договорились. Скорей! Да смотри не говори, что Катька рожает! Скажи, пусть приходит — лошадь обещалась посмотреть. — Агафья стала растирать спину у стонущей Катерины.
— Какую лошадь? — не понял Ермолай.
— Скажи Егоровне, что лошадь нужно посмотреть — она поймет!
— Да что сделается от родов бабе? Хоть корова вырасти у ней в пузе — и та выскочит, — с досадой сплюнул Ермолай и поехал за повитухой.
Николай, хладнокровно воспринявший весть о войне, в первые минуты схваток Катерины тоже растерялся. Сейчас, после слов Ермолая, опомнился, засуетился:
— Черт! И Петр Петрович как раз в Старицу поехал. Давайте-ка ее наверх, в мою спальню.
Катерина, хоть и мучилась от боли, стала противиться:
— Нет, Саша, вези меня домой!
— Куда? Ты еще по дороге, не дай Бог, родишь!
— Неудобно это! — Мысль о том, чтобы рожать в постели Николая, показалась ей противоестественной, дикой.
— Ничего, как барыня рожать будешь, — успокаивала Агафья.
Николай подхватил ее под одну руку, Александр —под вторую, и мужчины повели стонущую Катерину в спальню.
Со словами: «Помогай, Бог, трудиться!» скоро пришла Егоровна. Николай и Александр вышли, оставив Катерину с повитухой и Агафьей.
Катерину переодели в чистую рубаху, распустили волосы и дали выпить крещенской воды. Клопиха помогать в родах не пошла, но, сама мать, сжалившись над страданиями роженицы, зажгла во всем доме перед иконами Сретенские и Пасхальные свечи. Детей приказала увести в дальний конец дома.
— Эх, бабья мука. — Егоровна начала растирать живот и спину Катерины коровьим маслом. Зажгла в изголовье веточку полыни.
Николай с Александром отправились дожидаться в кабинет, но и туда из спальни явственно доносились крики Катерины. Каждый раз лицо Александра искажалось:
— Не могу это слышать. Все я виноват!
Николай спокойно принес водки, налил, заставил Александра выпить и закусить огурцом.
— Бедная Катенька, жена моя, — заплакал Александр.
Николай достал портсигар, закурил и подошел к окну. Боялся, что Александр догадается о его чувствах: он готов был бежать к Катерине, помогать ей, держать за руку.
Катерина кричала. Было слышно, как ее под руки, что-то приговаривая, водили по комнате. «Ты все равно потеряешь его», — зловеще стучали в ее ушах слова ведьмы.
— Господи, возьми меня, меня, грешную, но спаси его! — взмолилась Катерина.
— Отоприте все замки, откройте двери! — распорядилась Клопиха, прибежавшая на крик.
Александр с Николаем бросились открывать все сундуки, шкафы и двери в усадьбе.
Было за полночь. Роды затягивались — ребенок не появлялся. В кабинет пришла измученная Агафья:
— Ехайте к батюшке — пусть Царские врата откроет и молебны прочитает святым Варваре и Катерине.
Александр в забытьи сидел за столом. Николай подхватился:
— Я сам, ты тут оставайся!
Николай понимал: если повитуха попросила открыть Царские врата, да еще посреди ночи, дело плохо — Катерина не могла разродиться.
Пока Николай ездил в церковь, Катерину заставляли ходить вверх-вниз по лестнице, дуть в бутылку, окатили ледяной водой из ушата. Ничего не помогало: схватки затягивались.
Когда Николай вернулся, Катерина все еще не родила. Александр в оцепенении сидел в кресле: страх потерять жену, ее крики за стеной обездвижили его.
— Вот что, барин, — мокрая от пота Агафья вошла в кабинет. — Ты зайди в спальню-то. Есть такое средство. Она тебя напужается и родит — повитуха так велела. А ты, — она кивнула на Александра, — снимай штаны и переодевайся во все женское, Катьке легче рожать будет. — И Агафья бросила в него что-то из своей одежды.
— Правда? — не понимал Александр.
— Егоровна приказала — правда.
Александр стал послушно стаскивать штаны. Николай поплелся за кухаркой в свою спальню. Спальню, куда он надеялся привести Катерину в качестве своей жены. В спальню, где она должна была рожать его детей. И вот она здесь, рожает. А его, Николая, ведут сюда в качестве пугала, чтобы она скорее родила.
Катерина, лежа в кровати, слабо стонала. Силы ее были на исходе. Увидев Николая, она всполошилась:
— Ай, нет! Уведите его! Пусть не смотрит!
— Тужься, тужься! — закричала на нее Егоровна. — Ах, молодец! Вон головка пошла!
— Все, уходи, уходи, барин! — стала выпроваживать его Агафья.
Выходя за дверь, Николай услышал на спиной детский плач.
— Мальчик, здоровенький, — объявила повитуха.
Николай закрыл за собой дверь. Ну вот и все. Сделал свое дело. Она жива. Ребенок здоров. Она теперь мать. Слава Богу за все.
Катерина смутно видела, как ее и младенца окропили святой водой. Потом ребенку перерезали серпом пуповину, перевязали материнским волосом. Повитуха облизала голову ребенка, сплевывая на левую сторону — «чтобы спокойный был». После этого Егоровна с помощью Агафьи стала обмывать его в воде, куда положила соль, куриное яйцо и серебряную монету — от болезней, чтобы был здоровым, белым, чистым и богатым.
Купая, Егоровна приговаривала: «Мыла бабушка не для хитрости, не для мудрости, мыла ради доброго здоровьица, смывала причище, урочище, призорище».
После купания новорожденного завернули в рубаху Александра, «чтобы батя любил». И вот ребенок с усердием сосал грудь. Крепенький — так сильно вцепился в нее. Катерина с удивлением рассматривала сына: крупный, длинненький, не верилось, что он мог помещаться у нее в животе. Она с нежностью провела кончиками пальцев по его еще мокрым волосикам — их оказалось много, они были темными, и там, где пушок уже высох, стал заметен медный отлив. «Похож на отца», — с гордостью подумала Катерина.
Она почти не чувствовала, как Егоровна извлекала послед, приговаривая «кыс-кыс-кыс» и подергивая пуповину.
Агафья позвала Александра и, вручив ему горбушку хлеба с солью и перцем, наказала:
— Чтоб знал, как горько и солоно пришлось Катьке!
Александр, сам себя не помня, все еще пьяный и нелепый, в женской одежде, проглотил хлеб, не поморщившись, и дрожащими неловкими руками взял ребенка на руки:
— Мой сын! Ты — Сандалов! Запомни это!
Катерина засмеялась. Боль ушла. Словно не было всех этих мучительных часов, пока она находилась на краю, на грани жизни и смерти. Наступило облегчение, душа наполнилась тихой радостью.
