24 ноября медиахолдинг РИА «Верхневолжье» отмечает 5-летие — время, за которое мы укрепились в дружбе со старыми друзьями и приобрели множество новых. Друзья начинают присылать первые поздравления и подарки для наших читателей. Ветеран журналистики, полный кавалер медалей ордена «За заслуги перед Отечеством», военный корреспондент, ветеран агентства «ИТАР-ТАСС» Александр Харченко передал для публикации нашим коллегам — порталу «ТОП Тверь», рассказ «Привет с Окинавы», в котором он описал свой первый опыт работы в «горячей точке», в частности, в Грузии, когда свергали президента, о встречах с чеченскими ребятами, коллегах-журналистах.
«Привет с Окинавы»
Часть первая
Вечер минувшего дня я провел за решением сложной задачи: с чего начать завтрашний семинар по экстремальной журналистике со студентами госуниверситета.
Поговорить об этом с будущими коллегами меня попросил давнишний приятель, доцент Александр Токарев. Я отказывался, ссылаясь на то, что у меня нет педагогического опыта.
— Так это – то, что надо, — шумел он, после очередной чашки чая. – Ты — репортер – практик, который сделал себя сам. Как спецкор одного из крупнейших в мире информагентств, побывав во многих «горячих точках». Под пулями походил. Тебе студенты, это будет второй курс, поверят быстрее, чем любому, пусть очень хорошо подготовленному преподавателю.
— Даже тебе?
— А чем я лучше?
Я знаю Токарева, как телевизионщика, который пересек страну от Владивостока до Санкт-Петербурга. В начале второй чеченской войны он оказался в Дагестане, куда из Чечни ворвались бандиты Басаева, «черного араба» Хаттаба и наемники из «Исламской международной бригады», связанной с «Аль-Каидой». Побывав на местах боев и увидев своими добрыми глазами всю эту жуть, Александр Сергеевич решил организовать «боевой» семинар.
— Со студенческой скамьи будущие журналисты должны чувствовать, что происходит в стране и в мире. Не так уж далеко от патриархальной Твери, шумят цветные революции, происходят межнациональные конфликты, гремят выстрелы, убивающие, как на Донбассе, женщин и детей, — доказывал он свою правоту.- Это поможет им острее почувствовать наше сложное время.
— Я всегда хотел работать в центральных СМИ, быть в центре громких событий. А теперь, Александр Сергеевич, друг ты мой, я люблю рассказывать читателям о концертах мировых знаменитостях в областной филармонии, или о цветении «царицы ночи» — кактусе в нашем Ботаническом саду.
Чтобы я ни говорил Токареву, а война во мне самом продолжается. Особенно по вечерам, когда я перелистываю страницы своих «боевых» блокнотов, перебираю фотографии, прослушиваю и просматриваю кассеты, с которых звучат голоса друзей и врагов. Даже тех, кто предавал нас на Северном Кавказе и не только там. Война затягивает. Порой мне кажется: когда поставлю последнюю — не крайнюю, а именно последнюю точку, она из меня уйдет, как на сороковой день уходит от живых душа умершего человека. А что тогда останется во мне? Что?.. Думая об этом, я уснул. И мне приснилось первое занятие будущего «боевого» семинара.
Группа расположилась в маленькой аудитории на третьем этаже главного университетского корпуса. Для доверительного разговора лучше не придумаешь. На меня смотрели двенадцать пар глаз. А я смотрел на них.
Этих юношей и девушек, знающих о «горячих точках», только из кино или телека, мне надо расположить к себе. А главное – понять: хотят ли они разбираться в том, о чем я собираюсь рассказывать. Может пожалеть психику десяти домашних цветочков и двух кактусов на подоконнике? Один из них долговязый Ленчик-панк, если судить по шикарному эрокезу, атрибутам его одежды и тату на руках. Другой — Евгений – крепыш с открытым лицом. У него смешная прическа: выбритые виски, а на голове разлегся «бобер», хвост которого по затылку спускается к шее.
Таких мальчиков родители не научили владеть своим телом так, чтобы в ходе боя они могли, подтянувшись, влезть в высокое окно разбитого дома или перемахнуть через забор, чтобы остаться в живых. Зимой 95-го в Грозном эти «карандаши» — так их называли — с автоматами, тяжелыми бронежилетами, касками и другими причиндалами становились легкой мишенью для хорошо физически подготовленных боевиков…
А пока мысленно мы спрашивали друг друга: кто ты?
Спасибо, японский друг!
Чтобы студенты быстрее вникли в тему, предлагаю посмотреть фильм «Стрингер», снятый моим другом Этибаром, а для меня просто Эдькой Джафаровым. Видеоряд его ленты страшен своей достоверностью и жестокостью. Это своеобразная Исповедь журналиста, работавшего в «горячих точках» на территории бывшего СССР, а также в ряде зарубежных стран. Так определил жанр телефильма сам Этибар. «…Я видел, как погибают дети, я видел матерей, которые это видят. Я видел, как расстреливают людей, которые только что расстреливали других сотнями — и их, как бешеных собак, нельзя было оставлять в живых», — звучали с монитора слова его Исповеди.
— Вы тоже такое видели? — спрашивает сидящая у дальнего окна испуганная «дюймовочка».
— Да! Везде «горячие» точки одинаковы. Меняются только географические названия и действующие лица.
Для создания творческой обстановки предлагаю группе перебивать меня, сразу спрашивать, что непонятно. Знаете, когда в человеке умирает журналист?
— Когда он перестает задавать вопросы, — отвечает староста группы Даша.
— Совершенно верно.
Вижу довольные улыбки на лицах ребят.
— Представьте, что вы на редакционной летучке. Обсуждаете будущий номер!.. Вам же это знакомо?
Общий ответ отрицательный. Только «блонда» в откровенной джинсовой юбке, обвешанная пластмассовой бижутерией – ее почему-то любят студентки, приехавшие из отдаленных сельских районов, говорит:
— Бывала и бываю. В «еженедельнике» веду молодежную полосу.
— В областном?
— Зачем? В нашем, районном, — гордо заявляет она.
Как вы думаете: какому первому правилу должен следовать журналист на любой войне? – вытаскиваю из рукава козырного туза. В ответ тишина. Группа переглядывается, на ходу сочиняя ответ, как в передаче «Что? Где? Когда?».
— Вовремя сообщить о происходящем, — выдает Ленчик-панк.
— Это так, но и ничего не додумывать в своих текстах, — тихо говорит «дюймовочка». – Не врать!
— А как же святая ложь во имя достижения конечного результата? – лениво, как удав, Ленчик тянется по парте. Тут я его подсекаю:
— Можно ирокеза лишиться, — в аудитории раздаются смешки.
— А второе?
— Нельзя показывать свой страх. Будешь — проведешь остаток жизни в зиндане – яме для пленных. Рабом. У чеченцев есть хорошая поговорка: кто однажды лег, тот на колени уже не встанет. Это без комментариев!
— Журналистика, особенно экстремальная – образ жизни, — говорю, медленно прохаживаясь по аудитории. — Ты все время в поиске. Когда новость есть, ее надо быстро передать в редакцию и сразу забыть.
— За что вы любите журналистику? – спрашивает конопатая «пышка».
— Чтобы ни происходило, журналист пусть косвенно, но является участником события. А это и ответственность: лично мне Информагентство доверяло освещение парусной регаты Олимпийских Игр на Таллинском залив, Полярного конгресса в Сыктывкаре, освещение «цветных» революции, вооруженных конфликтов.
— Что вы больше всего цените в людях? – интересуется смуглая шатенка с зелеными глазами. Нина очень похожа на итальянскую красотку из «Сладкой жизни» Феллини.
— Порядочность. Были моменты, когда, несмотря на опасность, надо было идти за информацией. Особенно в охваченном гражданской войной Таджикистане, где убивали направо и налево. И я шел, не думая больше ни о чем.
— Чем первая командировка в «горячую точку» отличается от пятидесятой? – вступает в разговор «бобер» Евгений. – Куда вы ездили?
— Было что-то необычное? – добавляет староста группы Даша.
— Ничем. Просто накопленный опыт становится твоим оберегом, мешает совершить необдуманные поступки, помогает качественно работать и… остаться в живых.
— Помните первую? – интересуется «бобер».
— Конечно. В Грузию, когда свергали президента Звиада Гамсахурдию.
— Что было самым трудным? – тянет руку «дюймовочка».
— Найти и написать правдивую информацию, — отвечает за меня «бобер». – Я читал, на войне каждый считает себя правым.
— Нет! Самое трудное — передать сообщение в редакцию. А вот закончилась моя первая командировка действительно необычно — в Грозном.
— Вас же направили в Грузию, причем тут Чечня? Расскажите, расскажите, — зашумела группа.
***
— …Ничего не понимаю, — дежурный редактор на Главном выпуске агентства протягивает мне листок с текстом. – Саша, это твое с Альбертом Кочетковым сообщение из Тбилиси от 3 октября. Причем здесь Япония? Окинава? Какой-то радиолюбитель-коротковолновик: «Прошу передать в Москву, Тверской бульвар, ТАСС, — читает он с листа: «Последние указы президента Грузии Звиада Гамсахурдии о Национальной гвардии свидетельствуют о превышении им своих полномочий…».
А я понимаю и мысленно благодарю грузинского горноспасателя Гиви и неизвестного японца с далекой Окинавы.
…Осень в Тбилиси. Верные Гамсахурдии подразделения гвардии готовят штурм здания Гостелерадио Грузии.
Сюда с проспекта Руставели ушли лидеры оппозиции. Два Тенгиза – бывший скульптор, а теперь командир Национальной Гвардии генерал Китовани, экс-премьер министр Сигуа, а также их ближайшие сторонники. Они требуют отставки президента. Это здание с огромными окнами горожане сразу назвали «последним оплотом демократии».
В небольшом кабинете на четвертом этаже разместился пресс-центр. Желание узнать оперативные новости приводит сюда журналистов из разных стран. В центре внимания часто оказывается собственный корреспондент ТАСС в Грузии Альберт Кочетков, к которому я приехал в помощь. У него всегда больше информации, даже чем у Давида – собкора «Известий». К комментариям тассовца прислушиваются.
Мы бурно обсуждаем происходящее, делимся сигаретами, едой. Это вначале, когда оппозиционеры перебрались сюда, проблем с ней не было. Местные бизнесмены считали за честь «поддержать демократию» — везли с базара целые подносы с еще дымящимися горками мяса, зелени, сыра и другой вкуснятины. Вскоре этот источник начал иссякать. Лепешку приходится делить на троих. При этом самый большой кусок отдаем гвардейцам из роты охраны, которые заступали на дежурство ночью.
К нам они заходят покурить, поболтать. Одному из них, совсем мальчишке, очень понравилась хрупкая Арпика — журналистка из ереванской «вечерки». Он трогательно за ней ухаживает, приносит осенние цветочки и шоколадки. А вчера, вытащив из кармана горсть патронов к «калашникову», один подарил девушке, остальные, молча, раздал всем, кто находится в пресс-центре и молча ушел. Я не понял этот жест. Может грузинский Ромео дал понять: ради темноглазой красавицы-армянки готов погибнуть, как настоящий воин? Не знаю, грузины любят театр.
— Надо же. Просто мыльная опера, — замечает конопатая «пышка», а «блонда» начинает меня доставать:
— И чем закончилась эта любофф? Его убили люди президента. А Арпика, или как там ее, умерла от горя, (томно вздыхает) обнимая мертвого возлюбленного? Ах! — разводит она руками и томно закатывает глаза.
— Вас послушаешь, Шекспир отдыхает.
— При чем здесь Шекспир? – не понимает блонда и тянется ко мне с вопросом: — Так чем все закончилась?
— Не знаю. Мне было не до лирики. Кстати, цинизм присущ журналисту, иногда он помогает в работе. Мальчишку-гвардейца и эту девушку в любой момент мог снять снайпер. Дай Бог, чтобы вас так кто-нибудь полюбил, с первого взгляда.
— Еще чего, — брезгливо морщит носик «блонда». – Нам такой хоккей не нужен.
Тбилиси. Поздний вечер. Сижу на подоконнике и наблюдаю за тем, что творится внизу, перед главным входом. Там стоят два «динозавра» — новенькие бронетранспортеры нацгвардии. Часть вооруженных формирований в дни августовского путча отказалась подчиняться Гамсахурдии, обвинив его в поддержке ГКЧП. Теперь гвардейцы взяли оппозицию под свою защиту.
Рядом в лунном свете сотни людей окружили Каталикоса всея Грузия Илию II. Особенно трогательно выглядят дети, держащие в ручонках горящие свечи, как и взрослые. Все вместе они молят Бога дать мир грузинскому народу.
Впечатляющее зрелище.
Медики предупреждены, что в ближайшее время ожидается массовое поступление раненых и травмированных. В больницы завозят донорскую кровь и кровезаменители, антисептики и другие лекарства, перевязочные материалы. Все в большом количестве.
Ночь ознаменована первым огневым столкновением. Сторонники президента безуспешно пытались штурмом взять штаб-квартиру оппозиции, но, получив по морде, отступили.
Постепенно привыкаю к стрельбе, которая по ночам звучит все чаще.
— Разве можно к этому привыкнуть? – нерешительно спрашивает «итальянка» Нина.
— Оказывается, можно, — отвечает за меня Евгений, поглаживая «бобра». — Я читал про Сталинград. Там даже под немецкими бомбежками некоторые умудрялись спать.
…Единственной ниточкой, связывающей меня и Кочеткова с московской редакцией, остается телефон. Но после того, как об этом становится известно (по глупости я написал про него в информации, прозвучавшей из Москвы в программе «Время»), межгород нам отключили. В аппаратной молчат телетайпы.
— И какой выход? – отворачивается от окна Ленчик-панк. Он вытаскивает из ушей «капельки», из которых еще звучит «Мертвый анархист» группы «Король и Шут». — Не понимаю, информашку можно было по «мобиле» перегнать.
— Тогда еще не было мобильной связи, — вклинивается молчавшая до этого белобрысая «карелка».
— Надо же, в какой тайге вы работали, — тянет свое Ленчик и достает из куртки iPhone последней модели.
…Здание Гостелерадио окружено плотным кольцом милиционеров. Они пропускают только женщин. Маленькая, похожая на мальчишку, Сильви — корреспондент France presse, как и другие иностранные журналисты, живет в «Интуристе», поэтому периодически выходит из «последнего оплота демократии».
Она угощает меня кофе из термоса. Мы вспоминаем Париж: квартал влюбленных — Сен-Жермен-де-Пре, любимое кафе Хемингуэя из романа «Праздник, который всегда с тобой», прогулочные речные трамваи. Сильви трогатьно читает Аполлинера: «Sous le pont Mirabeau, coule la Seine et nos amour…» — «Под мостом Мирабо тихо Сена течет и уносит нашу любовь…»
— Александр Сергеевич говорил, что вы не терпите женщин-журналисток на войне, а тут… Просто идиллия, — на красивом лице «итальянки» Нины появляется загадочная улыбка, в зеленых глазах вспыхивают искорки.
— Сильви не в счет. Смелая, отчаянная, целеустремленная.
— И много вы видели таких, которые «не в счет»? – снова солирует «итальянка» Нина.
Ухожу от двусмысленной темы.
Говорю, что меня возмущает, с каким безразличием некоторые руководители федеральных СМИ командируют «домашних» тележурналисток в послемайданный Киев, кипящий националистами с портретами Бандеры, потомками бойцов из УНО-УНСО. Кидают девчонок в гущу факельных шествий с фашистской символикой нацбатов. Это чудо, что пока все обходится словесными стычками, обливанием безвольно стоящих москвичек зеленкой, закидыванием их яйцами, высылкой из страны, а не изнасилованием и убийством.
Помню по Чечне заигравшуюся с огнем москвичку Чайкину из «Газеты». Знакомый офицер ФСБ попросил меня передать Валентине, чтобы та возвращалась домой. «Она стала свидетелем продажи боевикам современного оружия из сопредельной республики. Ее жизнь в опасности!..».
Выбрав момент, когда в номере гостиницы мы остались вдвоем, я передал Чайкиной слова чекиста. Она собралась и ушла, но… никуда не уехала. Перебралась в частный сектор. Переодевшись чеченкой, осталась добивать тему, пока не получила пулю в затылок.
Я был на ее отпевании в Свято-Даниловском монастыре. Даже выступал за лидером «Яблока» Явлинским. Говорил, что «никому не дозволено ставить на колени журналистов и стрелять нам в затылок!..»
— Если мужчины боятся ехать… — вздыхает староста, и вдруг слышу до боли знакомые слова: «Перед тем, как куда-то залезть, надо подумать, как оттуда вылезти».
— Даша, откуда вы знаете эту поговорку?
— Папа любит повторять.
— А кто у нас папа?
— Офицер. В Афганистане был. В Кандагаре ротой командовал. Награжден орденами — Боевого Красного Знамени и Красной Звезды, — с гордостью за отца говорит дочка, а еще – медалями. Одна – афганская…
Тут я понимаю, что один союзник в третьей группе у меня уже есть.
…Напустив на себя таинственность, Сильви подсказывает нам с Альбертом дорожку, по которой можно незаметно выбраться в город.
Продолжение следует.
