К 60-летию Победы. «Приснись мне, моя суженая...»

В войну и после работала в нашей деревне фельдшер Анастасия Николаевна. Медпункт был в старой церкви. Анастасия Николаевна и жила в ней. Комнатка небольшая: одно окно, кровать, стол, табуретки. В углу - печка-голландка, на стене - гитара.

Была у доктора подруга из наших, деревенских, - Александра Николаевна, за которой ухаживал мой двоюродный брат Михаил. Помню, как в той комнатке мы Новый год встречали с девушками, кажется, сорок второй. Помню, остались вдвоем с Анастасией Николаевной, она сняла гитару со стены и запела: «Прощай, мой друг, / Пора моя настала, / Последний раз я карандаш возьму, / Кому б моя записка ни попала, / Она тебе писалась одному…» Это была песня девушки-смолянки, угнанной в Германию, которая просила своего любимого отомстить за нее. До сих пор помню всю песню. Куплетов много, но допою до конца... Слушай...

А еще помню, как мать советовала взять в жены Анастасию Николаевну. Хороша была Анастасия, но не моя. Я сам нашел вскоре свою суженую.

* * *

Я еще был дома зимой сорок второго (только осенью забрали в солдаты), и в ночь на 7 января, на Рождество то есть, загадал, положив под подушку голик: «Приснись мне, моя суженая». И приснилась девушка, которой раньше не встречал. Вернее, это был портрет красивой девушки.

Я запомнил его и частенько потом вспоминал... А в сорок шестом наяву встретил. Но остановлюсь пока... Вернемся назад, в сорок третий.

* * *

Ночь с 31 декабря на 1 января 1943 года я встре­тил в окопах под Сталинградом. По 100 граммов нам налили, так и отмети­ли Новый год. В ночь с 4 на 5 января наша рота за­легла в оборону. Мы трое из Лихославльского района: с Покровки - Новиков Михаил, с Сошников - Ступов Алексей и я. Идет перестрелка. Новикова ра­нили первым - пуля попала в левый глаз, а из правого уха вышла. Мы со Ступовым понесли его в санчасть. Всю ночь с ним пропутались, под утро только передали вра­чам...

На обратном пути задер­жали наши, обыскали. У меня был нож, взятый из немецкого вещмешка, отобрали. А потом отправили собирать трофеи... Все это происходило под Сталинг­радом, в степи, зимой. На земле - пороша, и трупы ле­жат окоченевшие. Кого как застигла смерть... Мы из-под убитых собирали вин­товки, и русские, и немец­кие.

В свою роту добрались все-таки. Время было к обе­ду. Нас встречают двое. А где же остальные? Оказы­вается, в наше расположе­ние попала мина. Все по­гибли. Из 120 человек чет­веро осталось. Кухня при­ехала, а кормить-то некого. Мы ели и поминали своих товарищей:..

* * *

А в тот день, когда меня ранило, было наступление.

Мы заняли балку, освободили своих пленных и уже завершали наступление, как вдруг из одной землянки выскаки­вает немец - и в степь бе­жать. Командир приказал: «Догнать!» Впятером побе­жали за ним. Немца под­стрелили. А забежали по­рядочно от своих, от своего оврага. Впереди - немцы, стали по нам бить. Рядом окопчик, мы - в него. Поку­рили, может, в последний раз. Двое рванули к своим. Прошли. Теперь я сорвал­ся. Шквал огня на меня об­рушился. Пули свистят, все - мимо, а я бегу... Потом - автоматная очередь. Ря­дом с телом прошла, шинель прошила Лег. Сейчас, думаю, вста­ну и снова побегу, только отдышусь. Только поднял­ся, как пуля вошла в голову с правой стороны, чуть выше виска, и вышла через рот. Лежал долго. Потом глаза открыл - ничего не вижу. Пощупал правый глаз: вывалился и висит на щеке. Ничего не вижу. Не­ужели ночь? Было же утро. Но вот вместо ночи - сумер­ки, вижу перед лицом кучу крови застывшей и кучу зу­бов, клочки десен, а изо рта кровь хлещет. Стало боль­но левую руку, из рукава по­лилась кровь. «Значит, и в руку попали...» Я истекал кровью, захлебывался. Вот-вот сознание потеряю...

И в тот момент моя суже­ная появилась, которая в сорок втором на Рожде­ство привиделась. Она по­явилась передо мной, при­шла на помощь в самую роковую минуту. Если бы я потерял сознание, так в холодной степи и остался бы... Своим присутствием она заставила меня под­няться. И я встал, еще и нагнулся, чтобы взять вин­товку, и пошел... Снова за­свистели пули, но я уже не обращал на них внимания. Шел в полуобморочном состоянии, и казалось, что суженая идет рядом и меня поддерживает, чтобы не упал. В таком состоянии добрался до той балки, из которой выбежал вместе с товарищами догонять нем­ца. Уже одной ногой стал спускаться в овраг, как в правую руку пуля догнала. Но задела слегка, просто обожгла, сделав неболь­шую ранку. Ту я упал и по­терял сознание

...Как меня нашли, как не­сли - ничего не помню. Оч­нулся в госпитале. Помню, спрашивают: како­го числа ранен? А я их спра­шиваю: какое сегодня чис­ло? Говорят, 18 января 1943 года... Сразу стали правый глаз чистить, и я опять потерял сознание... Потом - на носилках в са­молет. Как в яму воздушную проваливался, такая ост­рая боль пронзала. В гос­питале камышинском два дня был, кормили через трубочку: рот почти нe открывал­ся, жевать нельзя, все порвано внутри. Потом в Саратов отправили, там первый раз попробовал встать. Не смог - падал. Крови много потерял. А за­тем на санитарном поезде в Челябинск привезли. Ра­неные в палате, слышу, го­ворят: «Этот скоро по­мрет...». A мне было в ту пору 18 лет и два месяца. Вид, правда, очень слабый. Но я пять месяцев полежал и вернулся домой хоть и раненый, но живой.

* * *

Дома свою суженую и встретил, вернее, в трех ки­лометрах от родного Парфенова, в деревне Дубиха. Как-то пришел сюда на ве­черинку: народу немного, заиграла гармонь, выскаки­вает на середину дивчина - и пошла плясать. Я смот­рю: «Боже мой, где же я ее видел?» Ну точно, суженая из рождественского сна: тот же платочек, то же пла­тьице шелковое с цветами, а главное - то же лицо. Я стал за ней наблюдать.

Вижу, никто рядом не вьется. Через неделю подошел, познакомился. Стал к ней ходить в Язвиху. А фельдшерица наша, Анастасия Николаевна, о которой вначале рассказывал, никому ничего не говоря, взяла расчет и уехала из деревни. Мать меня ругала: зачем ты ее отпустил. Потом узнал, что устроилась она в Сосновицах воспитательницей, где и проработала всю жизнь. Однажды встретились в Лихославле (она уж на пенсии была). Иду в аптеку, а Анастасия оттуда выходит. Я окликнул. Она смотрит и спрашивает: «А вы кто?» «Самсонов Николай», - отвечаю. Вскрикнула и руки вскинула. Mолчит. Вдруг, думаю, в обморок упадет. Нет, устояла. Пауза была долгая. Тут только понял, как она меня любила. Только тогда, в тот момент, дошло до меня, что я наделал. Анастасия Николаевна замуж не выходила, так и умерла одинокой. Давно уж нет ее в живых...

Нет в живых и моей суженой, на которой женился. Сыновей мы народили пятерых. У старшего, Ивана, сейчас и живу в Осиновой Гряде. Анатолий - в Твери, Володя - под Tверью, Юра и Александр - в Парфенове. С Евдокией Михайловной своей, за которой два года ухаживал, прожили почти 50 лет в любви и согласии. Детей растили, в колхозе работали. Она - дояркой, телятницей, я был и пастухом, и бригадиром. Историю о том, как она меня в сорок третьем от смерти спасла, жена знала и верила этому всю жизнь. Иногда сама напоминала: «А ведь это я тебя спасла...»

Спасла…

Записала 3оя СОЛОВЬЕВА

п. Осиновая Гряда,